Это невыносимое чувство, когда в тебе созревает текст...
сначала картинкой, яркой до оскомины, как если ты валяешься в температурном бреду и смотришь удивительно яркие, более реальные, чем сама реальность, сны.
я однажды видел такие — мне было двадцать три, я работал в лагере под Москвой, на Сходне, и умудрился там подхватить сегментарное воспаление легких, а все потому, что поперся в жуткую грозу разыскивать одну из своих девиц, которая ушла в гости к тетушке, работавшей на кухне. и до того момента, когда антибиотики начали наконец работать, я валялся в горячке, с температурой за тридцать девять, и мне снился один и тот же, один и тот же сон.
как будто я бегу по болоту за лисой, а она впереди и не даётся в руки, и только мелькает ее ослепительно рыжий, апельсиновый, очень пушистый хвост, маячит перед глазами, дразнит и исчезает. и кругом такой яркий, такой невыносимо зелёный болотный мох...
ни до, ни после я не видел таких ярких снов. я был одновременно и этой лисой, и тем, кто за ней бежит, и этим мхом, и даже выцветшим осенним небом, которого во сне над собой я не видел, но отчетливо знал, что оно существует.
так и теперь.
я вижу его — вот он сидит на автобусной остановке, и вокруг слякоть и февральская морось, мокрый крупчатый снег отвесно лупит в крышу. он сидит, широко расставив руки, упираясь ими в скамейку, как будто не на остановке, а по меньшей мере в сойме. низкие сапоги из мягкой кожи с чуть загнутыми носами, по старинной шляхетской моде. серая чуга, затканная серебристыми травами. поверх корзно с меховой опушкой и фибулами из дутого золота. перстни на пальцах — много. корд в ножнах у бедра, кажется, чуть длинней и шире, чем дозволяли приличия. хмурое, чуть одутловатое лицо, рысьи, с желтизной, глаза, обвисшие от уличной влаги усы, крепко сжатый рот.
и пятна плесени на богатой одежде, на сафьяне сапог, на отделке корда. и синеватые с прозеленью пятна на лбу, на тыльных сторонах ладоней, на шее, выступающей из высокого ворота. и запах стылой земли, и мокрого пепла, и тлена.

...И каким его снегом ни выбели —
Все настырнее, все тяжелей
Трубный зов сладострастья и гибели,
Трупный запах весенних полей.
От ликующих, праздно болтающих
До привыкших грошом дорожить —
Мы уходим в разряд умирающих
За священное право не жить!
Узнаю эту изморозь белую,
Посеревшие лица в строю…
Боже праведный, что я здесь делаю?
Узнаю, узнаю, узнаю.

завтра.
если будут силы, я сделаю это завтра. сегодня просто так — чтобы не потерялось.
я честно давал себе слово не браться за это, пока не добью последнюю книгу химер. но, кажется, есть вещи, которые сильнее меня.