воскресенье, 21 июля 2019
читать дальше-- Паспорт давайте, -- не поднимая головы от бумаг, требовательно и равнодушно сказала сидевшая за стойкой регистрации девица. – Паспорт, аттестат о базовом образовании, три фотокарточки… там список документов на входе. Вы читали?
-- Читала, -- убитым голосом подтвердила Михалина. Хотя, на самом деле, списка этого в глаза не видела. Как вошла в парадные двери коллегиума, ослепленная гневом, так больше ни на что и не смотрела. Только на таблички на дверях. Увидала нужную, с надписью «Приемная комиссия», вошла… и вот.
-- А у меня в поезде документы украли, -- сказала она и растерянно улыбнулась, удивившись, как легко далась ей эта ложь. – Я и в полиции уже была, заявление написала, и в Толочин позвонила, в гимназию… они сказали, ждать дубликата не меньше недели, а справку в полиции выдадут послезавтра… а как маменька пришлет мне денег телеграфом, я новые фотокарточки сделаю…
-- Хватит, -- прервала девица и положила на стойку перед Майкой пустой бланк. – Заполни вот тут и подпиши, и на врачебное освидетельствование иди сразу, тут форма внизу.
-- А… испытания?
-- Сперва доктора, -- безапелляционно заявила девица и уставилась Майке в лицо немигающим рыбьим взглядом. – А то много вас, дур таких, тут ходит, корми их две недели за казенный счет, а потом отправляй восвояси. Забирай бумаги и топай, что стоишь.
Очень хотелось заплакать.
В коридоре, где располагались кабинеты врачебной комиссии, было пусто, и только возле одной двери стояли тесной кучкой несколько девиц. Говорили шепотом, то и дело оглядываясь затравленно по сторонам.
Решив, что с этой компанией пугливых куриц ей не по дороге, Михалина толкнула первую попавшуюся дверь. В глаза ударил яркий после сумрачных коридоров свет. Тетка в белом сестринском халате и чепце замерла, так и не донеся до рта бутерброд с колбасой и огурчиком, и тут же стыдливо прикрыла его газеткой.
-- Можно?
-- У венатора была? Справка есть?
-- Н-нет. А надо?..
-- Ну вот и иди отседова. Справку получи сперва, а потом стучись. Понаберут дурр неграмотных, гос-споди, а ты учи их потом!..
Майка осторожно закрыла дверь. И ощутила себя лисой в капкане. Некуда бежать.
«Да погибнет скверна», так, кажется, они говорят.
Твой черед, панна Раубич. Вряд ли у тебя хватит мужества отгрызть себе лапу, как это делают лисы. Не все, но такие встречаются. Как жаль, что ты не из таких.
Из всей стайки девиц Майке почему-то запомнились только три. Одна – высокая и рыхлая, с заплетенными в косы и уложенными вокруг головы пушистыми белыми волосами, непрерывно что-то жующая… кажется, орешки, которые она то и дело доставала из кармана бело-синего, с матросским воротником, платья. Вторая девица была полной ее противоположностью: маленькая и болезненно худая, похожая на перепуганную мышь. Третья была одета во все черное, и если бы не ярко-красная помада на юном лице и не слишком откровенное кружевное декольте, Майка решила бы, что перед ней безутешная вдова.
Шептались, склоняясь тремя головами – белой, рыжевато-серой и черной, как вороново крыло.
-- … больно?
-- Нет. Скорей, противно. Как у женского доктора в кресле.
-- А ты… была?!
-- Нет. Сестра рассказывала.
-- А я читала в одной книжке, будто венатор входит в душу к ведьме и оставляет там… такой знак. Как охотничий флажок. И потом она не смеет ослушаться, -- со странным, будто мечтательным, выражением на лице вдруг сказала мелкая и худая.
-- Не бывает таких книжек, -- немедленно отозвалась пухлая и бросила в рот очередной орешек.
– И любой дурак знает, что души у ведьм никакой нет. Иначе бы церковь за них хоть как-то молилась, -- добавила та, что в черном, и презрительно скривила алые губы.
-- Девы, закройте ваши рты!
Дверь кабинета отворилась, и на пороге показался его хозяин – средних лет мужчина в сером монашьем хабите нараспашку, так что наружу гляделись совершенно мирские рубашка и брюки. Почему-то это показалось Майке почти… непристойным.
-- Бланки заполнили? Прекрасно. Ожидайте тихо, каждую вызовут. И не тряситесь вы так, ради бога, у меня от ваших истерик голова разламывается. И стекла в окнах звенят.
Дверь кабинета закрылась, и некоторое время в коридоре царило убитое молчание.
Ожидание тянулось долго.
-- Меня не примут, точно вам говорю, -- наконец прошептала худая. Она сидела на подоконнике, стиснув между коленями руки. – Малгосю примут, а меня нет.
Пухлая Малгося слегка порозовела. Заправила за ухо вылезшую из прически пушистую прядь.
Было видно, что эти две приехали вместе, может быть, даже из одного застенка. Только одна – панская дочка, а вторая – нет, ахмистрынина или еще кого из домашней прислуги.
-- Это еще почему?
-- Потому что толстых ведьм не бывает. Это всем известно. Вон, на Агату посмотри. Черная, как Лунинецкая Панна, вот уж кто ведьма так ведьма.
В ответ на эти слова Агата опять скривилась и объявила, что они обе дуры, а она никакая не ведьма, у нее и справка есть, ей в Лунинце штатный венатор выдал. Правда, в награду за это Агата согласилась с ним переспать, но это ее личное дело. С другой стороны, они, трусливые куры, могут рассматривать этот факт как полезный опыт. Если, конечно, отвлекутся от обсуждения ее, агатиных, доброделетей.
«Куры» открыли было рты, чтобы дать достойный отпор, и все, кто был в коридоре, приготовились развлечься бурным скандалом, но ничего этого не случилось. Отворилась дверь венаторского кабинета, и позвали первую абитуриентку.
Майку вызвали в числе последних. За то время, пока она просидела на скамье под дверями, прошли все ее недавние знакомицы. И выяснилось, что черная Агата – все-таки ведьма, и постыдным путем добытая справка не помогла. А мелкая ахмистрынина дочка – нет. Зато пухлая Малгося получила отказ и вышла из кабинета пунцовая, с заплаканным лицом, и так и ушла, рыдая, раздавленная свалившейся на нее новостью.
А потом наступила михалинина очередь.
Первое, что она увидела, переступив порог этого кабинета – охранный знак на стене. Выбитый на листе бронзы крест с очень короткой верхней частью, и уж у подножия, обвивающий крестовину, положивший на перекладину точеную голову в венце.
Это было – как удар в лицо, со всей силы, с оттяжкой, и во рту сразу же сделалось горько и солоно. Так бывает, когда открывается носовое кровотечение, но кровь почему-то идет горлом.
Тяжело, медленно звенело в ушах – будто далекий колокольный звон.
-- Вот стул, панна. Садитесь.
Она с удивлением поглядела на человека, произнесшего эти слова. Средних лет, простое лицо, высокий лоб с залысинами, на костистом носу след от очков. Ничего в нем не было от того хамоватого и веселого упыря, который прикрикивал на девиц в коридоре полтора часа назад. Или это другой человек?
Он осторожно тронул Майку за плечо, и она дернулась, как от ожога. Никогда бы не подумала, что обычное человеческое прикосновение способно причинить такую боль.
Медленно опустилась на стул. Отпила воды из поданного стакана, изо всех сил стараясь, чтобы зубы не стучали о стекло. Вкус воды показался странным, она отдавала торфом, но была прозрачной.
-- Вам легче?
-- Я… не знаю, -- сквозь звон в ушах проговорила Майка. -- Наверное, да.
-- Хорошо, -- кивнул венатор, забирая стакан и возвращаясь за свой стол. Придвинул к себе учетную книгу. Собирался, наверное, вписать туда вердикт о том, что она, Михалина Раубич, никак не пригодна к поступлению в коллегиум. И вообще к нормальной человеческой жизни. -- Не понимаю, на что панна надеялась… Инициацию, я так понимаю, панна не проходила?
Майка покачала тяжелой головой. Этот знак на стене бесил ее невероятно. Как головешка, упавшая за ворот платья.
-- Я могу написать для панны Раубич направление в ближайший ковен. Сейчас как раз есть свободные места… это вообще непростая задача – вписаться в общество… даже такое своеобразное, о котором мы тут толкуем.
Это не мы, возразила она. Это ты толкуешь, а я плевать хотела на все эти сложности. Потому что я не собираюсь иметь со всем этим никакого дела.
Звон в ушах понемногу утихал, будто разжимался стиснувший виски железный обруч. Еще несколько минут – и она будет способна соображать. Улыбаться. Лгать. Кажется, скоро ложь станет самым естественным и привычным ее состоянием.
-- Я давно хотела спросить. – Майка облизнула губы, как если бы все еще испытывала дурноту и жажду. – А инициация… это очень больно?
Венатор посмотрел на нее с удивлением. Видимо, ему не слишком часто задавали столь идиотские вопросы. Наверное, выражение лица Михалины показалось ему странным… или он догадался… но ответил он с неприязнью:
-- Кому как. Некоторые утверждают, что это... м-м… все равно что потерять девичью цноту. Я слышал, кто-то даже находит в этом удовольствие. Кстати, панна Раубич знает о том, что это – необходимое условие для инициации?
-- И пан венатор, конечно же, может в этом мне помочь, -- с ядовитой усмешкой проговорила Михалина.
Уж с распятия смотрел на нее с вызовом. Ей даже показалось, она различает ухмылку, в которую сложилась змеиная пасть.
Он раздражал. Мешал сосредоточиться. Будто неподъемным камнем лежал на плечах.
И тогда она шевельнулась на своем колченогом, неудобном стуле с кривой спинкой и слишком жестким сиденьем. Распрямила спину, представляя, как опадает вниз этот ненужный груз. На мгновение представила, вспоминая свои повторяющиеся, пугающие сны, что она и вправду огромная придонная рыбина. И можно лишь шевельнуть мощным хвостом – и избавиться от этой досадной помехи раз и навсегда.
Бронзовый щит на стене пошел трещинами и, распавшись на множество неровных обломков, точно разбитое стекло, со звонким металлическим стуком осыпался на пол.
У венатора сделалось изумленное и растерянное лицо.
Кажется, он даже закричал.
Впервые за многие дни Михалина почувствовала себя свободной.
@темы:
райгард,
тексты слов
-
-
23.07.2019 в 16:01-
-
28.07.2019 в 22:20а так - спасибо.