понедельник, 08 июля 2019
читать дальшеК концу зимы Майка не выдержала. И когда после воскресной имши настоятель фольварковой церкви отец Илариуш остановил ее на пороге с уже ставшим привычным вопросом, она поняла, что сейчас разревется. Прямо тут, в редкой толпе идущих к выходу прихожан, каждый из которых ей знаком. Нисколько не заботясь о том, что дает повод для сплетен.
-- Панна Раубич ничего не хочет мне рассказать?
-- Н-не думаю, отче.
-- Мне кажется, что паненке есть от чего освободить душу. Ибо всякое зло безнаказанно лишь до тех пор, пока свободно и неназываемо.
Она много раз думала о том, что все вокруг знают. Тем более, что отец особо и не таился. Жил той жизнью, к которой привык – до тех пор, пока Койданово поле не забрало его.
-- Благословите, отче, -- проговорила она, наклоняясь, чтобы поцеловать крест.
Склоняющееся к закату солнце неистовым золотом заливало окна в исповедальной комнате. Но света это не прибавляло. И фигура распятого на кресте Господа будто выступала из стены, казалась почти настоящей. Хотелось вон отсюда, в поля, где пахнет остро и влажно начинающим таять снегом, где небо горит во всю ширь февральского заката, обещая на завтра ветер и новые заморозки.
Господи, так далеко до весны…
Она не знала, как пережить это все. Как совместить в себе любовь к родному и близкому человеку и ужас от того, что рядом с ней находится, точно так же, как и она сама, живет и дышит нечто, чему не может быть места под этим солнцем.
-- Посмотрите, -- сказал отец Илариуш, открывая перед Михалиной тяжелый кожаный оклад приходской книги. Длинный палец отчеркнул строчку, безжалостно вычленил в столбце имен одно, знакомое. – Вот запись о смерти. Пан Ярош Раубич умер без малого три года назад. Несчастный случай на охоте. Странно, что панна этого не помнит.
Он, конечно же, ошибался, потому что Майка помнила. Сколько ей лет тогда было? Чуть больше двенадцати… соплюха… а он объявил ей, что до балов в Крево у нее еще нос не дорос, и уехал, няньки сказали, на медведя, а она осталась плакать в лазне, где так странно пахло – одновременно мылом, и сухим дубовым листом, и почему-то, кисло, овчиной и порохом. Встав коленями на лавку, Майка смотрела из оконца лазни, как пан Ярош собирается, как завихаются под копытами коней гончие – поджарые, с узкими головами, мощными лапами, как бегают туда и сюда пахолки. А потом отец вскинул в седло немолодое, но все еще крепкое тело, конь затанцевал под ним, вставая на дыбки, меся копытами мокрый и грязный снег. Подвели другого коня, и тот, кого Майка так долго принимала за лазника, тоже вскочил в седло – нестарый еще мужчина в долгом, старинного покроя, плаще, с коротким мечом у бедра… тогда все это показалось ей маскарадом и скоро забылось, потому что пришло другое, страшное, страшное и кровавое, и это невозможно было отменить.
А самое главное, что она – знала.
В том, что рогатина подломилась под медвежьей тушей, самая прямая ее, Майкина, вина.
Потому что, когда из-под копыт всадников, отъезжавших со двора, полетели комья земли вперемешку со снегом, она, Михалина Раубич, в черной запальчивости подростковой, глупой и слепой злобы, прокляла и отца, и его странного друга.
Чем он занимался, помимо того, что входит в рутинный круг дел нобиля, владельца нескольких тысяч акров не самой плодородной земли, протянувшейся от Толочина до Лунинца? Майка никогда не задумывалась над этим.
И потом, прочтя в газетах, в списках тех, кто погиб на Койдановом поле его имя, испытала сперва непонимание, а после – шок. Потому что этого не могло быть. Она сочла бы это жестокой и глупой шуткой, ошибкой, всем чем угодно – если бы не услышала то же самое имя потом, когда отец Илариуш читал литанию по погибшим.
Наверное, отцово имя послужило ей защитой. А может быть, то, что он несколько лет назад оформил бумагу, дающую в случае его внезапной смертью, право опеки над несовершеннолетней дочерью собственной ахмистрыне. Как будто заранее знал, что всякое может случиться. И не хотел, чтобы участью единственной дочери стал какой-нибудь дом призрения или интернат для неполнолетних. Потому что в таких местах человека не могут защитить ни деньги, ни громкое имя.
Наверное, Михалина была бы ему благодарна. Если бы дала себе труд подумать над этим.
А потом он вернулся.
И Майка совершенно не представляла, что с этим делать.
В закатном солнце фигура отца Илариуша, наклоненная над книгами на консоли, казалась просто черным силуэтом.
-- Если будет на то панская воля, я напишу здешнему венатору. Он… не злой человек. И панна не должна оставаться с этим в одиночестве.
Михалина согласно наклонила голову.
@темы:
райгард,
тексты слов