нет, это не фик по короткевичу, несмотря на некоторое... гм... совпадение имен. хотя над этим определенно стоит подумать - но не сейчас. сейчас мне просто важно записать это словами.
читать дальшеМай 1950 года.
Крево - Омель.
«Согласно данным последней переписи населения Лишкявы и Мядзининкая, которая проводилась в 1930 году, численность жителей страны составила на тот период немногим более пяти миллионов человек. Эти цифры не учитывают потери военных действий полутора-двухлетней давности, а также не отражают тот факт, что после смены власти в стране Балткревия и Шеневальд оказались под протекторатом Крево, и, следовательно, население данных регионов можно считать гражданами Лишкявы со всеми вытекающими отсюда правами, обязанностями и иными юридическими и социальными последствиями.
В то же время, существует точка зрения о том, что косвенный миграционный приток граждан был фактически равен военным потерям недавнего времени. Таким образом, ни первое, ни второе обстоятельство при объективной оценке статистики можно не учитывать.
Следовательно, население Лишкявы и прилегающих провинций составляет на сегодняшний день 5 миллионов человек, из которых более половины проживает в городах и их окрестностях, около 2,5 миллионов человек заняты в сельском хозяйстве, с дифференциацией в зависимости от регионов. Исторически большинство сельского населения сосредоточены в округах Омель, Ургале, Крево – то есть, в Судуве и Мядзининкае.
Из общего числа граждан, по предварительным оценкам, более двух третей населения составляют женщины, из которых порядка 65-70% - женщины фертильного возраста, на долю женщин пожилого возраста, детей и подростков приходятся оставшиеся равные доли. В абсолютных числах – около 3,2 миллионов это женское население страны, около 1,8 миллиона составляют женщины фертильного возраста.
Согласно определению Синода, понятие «ведьма» описывает женщину, достигшую фертильного возраста, прошедшую инициацию не ранее совершеннолетия. Пользоваться своими мистическими способностями ведьма может вплоть до самой смерти.
Следует также четко понимать, что в любых социальных группах на долю лиц, так или иначе имеющих некие отклонения от социальных и медицинских норм припадает, в зависимости от граничных условий среды, 5-10%. Таким образом, если брать по максимуму и принять, что понятие «ведьма» является именно таким отклонением, общая численность ведьм по стране, с учетом Балткревии и Шеневальда, составляет немногим более 18 тысяч человек, то есть те же самые 10% от числа женщин фертильного возраста. В сущности, это соответствует числу населения небольшого населенного пункта, к примеру, поселка городского типа. В масштабах страны это крайне мало.
Однако следует учитывать, что традиционно ведьмы появляются и живут там, где их наличие обусловлено не только социальным и демографическим, но и культурным, историческим аспектом. То есть, это регионы, которые, в пределах 300-500 лет, имеют наследие Болотной войны, которое, безусловно, оказывает влияние и на все иные сферы жизни в указанных территориях.
Таким образом, при общем достаточно небольшом количестве ведьм для численности населения страны, складывается впечатление о том, что их численность превышает все разумные пределы и требует некоего иного регулирования, нежели те механизмы, которы содержит Уложение о мерах допустимого зла.
Малый Капитул Райгарда полагает эти механизмы достаточными и не видит необходимости в ужесточении общих требований к лицам данной категории.
Чего нельзя сказать о лицах, именуемых условно-живыми…»
(докладная записка Малого Капитула Райгарда, копии – Святой Синод, генеральная прокуратура, а также Март Янович Рушиц, Анджей Кравиц, Ярослав Родин – лично в руки).
***
-- Они никогда не собирались в ковены. Никогда. Даже в самые худшие времена. И вдруг теперь… Почему?!
Отвесные дождевые струи падали с неба, такие теплые, что над землей стоял ласковый теплый пар. И пахло молодой листвой и мокрой землей, и едва уловимый ветер доносил запахи речного песка – как будто здесь был берег Ислочи, с его верболозами, с непроглядной тополиной аллеей в излучине. Такой простор, такой покой, и невозможно думать о страшном.
-- Потому что первым, единственным и неистребимым стремлением ведьмы является ее стремление к свободе. Свободе столь абсолютной, от любых, даже самых призрачных обязательств, даже тех, которые налагает ее… статус. Свободе от себе подобных.
Это было настолько не похоже на ответ, что Анджей Кравиц -- глава Инквизиции Лишкявы и Шеневальда, князь Райгарда, Гивойтос, просто человек, наконец – не выдержал и засмеялся. И пошире растворил оконные створки, давая дождю проникнуть в душный кабинет.
Он не любил здание Святого Сыска. И назвать это чувство всего лишь «нелюбовью» было почти так же нечестно, как в первую брачную ночь, пообещав своей юной жене все сокровища мира, сбежать на реку. Жечь костры, светить в черную воду факелами, глядя, как выплывают на огонь глупые ночные рыбы, бродить по мелководью, чувствуя, как шевелятся под босыми ногами песчаные юркие струи – и быть безраздельно, оглушительно счастливым.
-- И если в нынешних обстоятельствах они сумели пренебречь этим стремлением, или хотя бы заставить себя примириться с существованием обязательств, то это означает лишь одно, -- продолжал говорить Ярослав Родин, и лицо его было торжественно и строго. Как если бы он молитву читал, а не рассуждал о вещах столь малоприятных. -- Это означает, что они объединяются – либо перед лицом опасности, чтобы противостоять ей сообща.
-- Либо чтобы поддержать ту силу, которая приходит в мир, чтобы сокрушить его. И нас всех.
Голос Марта из другого конца кабинета прозвучал едва слышно, но Кравиц обернулся.
-- Только за последние два месяца венаторы Крево и Омеля пресекли больше десятка шабашей. На каждый собиралось до полусотни ковенов. Если учитывать, что в каждом до тринадцати ведьм… мне лень считать… но, панове, это более шести сотен ведьм. Сколько из них неучтенных и неинициированных, вы знаете лучше меня.
-- И ты по-прежнему утверждаешь, что Уложения о мерах допустимого зла достаточно, чтобы этому противостоять?
Койданово поле не прошло для него бесследно, думал Анджей, глядя, как Март тяжело поднимается из своего кресла. И все они никогда не узнают, чем в действительности он заплатил за то, чтобы то белое море, которое стояло там, под холмом, преклонило перед ним колени.
Или узнают – в свой черед, когда придет время отправляться за Черту.
И хорошо бы сделать так, чтобы не пришлось начинать этот путь прежде времени.
-- Уложение о мерах допустимого зла, как панству известно, предполагает регистрацию всех ведьм в обязательном порядке и столь же обязательную инициацию всех особ, наделенных такими способностями. На мой взгляд, этих мер контроля довольно.
Анджей хмыкнул.
-- А если в один прекрасный момент они все разом наплюют на эту самую регистрацию? И будут делать только то, что они хотят. Ибо сказано же – всякая ведьма свободна и независима просто по факту своего рождения.
Март стоял перед ним – высокий, болезненно худой, с запавшими скулами. Яркие пятна румянца на щеках, сухие губы. Если не знать, в чем дело, можно было бы подозревать, что он просто болен.
Анджей молча протянул ему серебряную фляжку. Свинтил крышку, поморщился от резкого запаха болотной ржавчины.
-- Пей.
-- Господи, дрянь какая.
-- Зато полегчает.
Март посмотрел на него, как на безумного – но, тем не менее, поднес фляжку к губам. По лицу его прошла странная гримаса, и Анджей проклял себя за забывчивость. Дурак, пень березовый, как можно серебро – мертвому?!
-- На самом деле, -- с трудом переводя дыхание, проговорил Рушиц, -- вы все боитесь не того, чего в действительности следует бояться. У вас есть статистика по ведьмам, и, панове, смею вас заверить, восемнадцать тысяч учтенных ведьм на всю страну – это не так уж и много. А сколько у вас нав, кто-нибудь успел посчитать?
Все молчали.
Шумел дождь, превращая мир за окном в ласковое море тумана и зелени.
Анджей протянул руку, ловя на ладонь дождевые капли. В последние месяцы он так жадно хотел жить, что это пугало.
***
-- Мои соболезнования, Михалина Ярославна. Мы можем поговорить?
Не поднимая головы, она соступила с рыжей глины на затравелую дорожку. Вздрогнула, когда мокрые метелки травы коснулись под подолом платья голых коленей. Захотелось улыбнуться, потому что сейчас это ощущение было единственным, что напоминало ей – о жизни. Но улыбку на ее лице все остальные поняли бы превратно. А ей не хотелось превращать похороны в повод для сплетен, даже не смотря на то, что это были не вполне обычные похороны.
-- Отойдем?
Майка оглянулась через плечо.
Все те, кто тесной стеной стояли у отцовской могилы, даже не смотрели на нее. Ни один не повернул головы. Хотя Майка совершенно четко знала: будь она одна или с кем-то другим сейчас, неважно с кем, пялились бы так, что, не ровен час, и шеи бы себе посворачивали.
Как будто тот человек, который только что подошел к ней, служил ей защитой.
Точно даже смотреть на него было… небезопасно.
-- Осторожно, тут корни под травой. Вот, держитесь за мою руку. И не думайте, никто не посмеет даже подумать о вас дурного.
Тополя протягивали над травой неплотный, все время движущийся полог тени. И было видно, как там над ними, в недосягаемой вышине, идут над Ислочью огромные, густо-синие снизу и опалово-золотые поверху, облака. В тишине истошно орали птицы – предвещая скорую грозу.
-- Какая дикая весна в этом году, -- задумчиво, ни к кому особенно не обращаясь, сказал Майкин спутник. На нее он не глядел, и на мгновение Михалине показалось, он вообще не помнит о ее существовании. Длинные серые глаза смотрели за реку, туда, где за купами парка поднимались выкрашенные охрой башни Омельского дворца. Предгрозовое солнце, разбрызгивая багряные искры, отражалось от витражных окон галереи.
-- Пан увел меня с похорон, чтобы поговорить о погоде? – спросила Майка негромко. Она всегда ненавидела и этот тон «выкшталцоной паненки», как любил шутить отец, и те поводы, по которым этот тон приходилось использовать. Но как еще держать себя в эту минуту, она пока не придумала.
-- Сколько вам лет, Михалина Ярославна?
-- Шестнадцать будет на Янов день. А что?
Теперь Майкин собеседник смотрел прямо ей в лицо. И она тоже могла, без особых церемоний, разглядеть его.
Молодой. Едва ли старше тридцати. Или она ошибается? Странная тень лежала на его лице, невидимая, но ощутимая столь отчетливо, что невольно хотелось отвести взгляд. Так выглядят люди, которые еще при жизни заглянули за ее край. И то, что они там увидели, раз и навсегда лишило их покоя. Или старики, которые уж точно знают, что их ждет за Чертой.
Светлые волосы, серые глаза, чуть опущенные книзу углы длинного рта, жесткая складка промеж бровей, над самой переносицей. Как будто этот человек каждое мгновение решает сложные математические задачи – или думает о жизни и смерти.
Своей и чужой.
Непрестанно. Неостановимо.
-- Вы знаете, кто вы такая? Вы думали об инициации?
Она испытала мгновенное и острое разочарование. И злость. Такую сильную, что слезы едва не брызнули из глаз. Но Михалина сдержалась.
-- Не думала и не собираюсь!
-- Напрасно. Вам рассказывали о последствиях… такого решения?
Что-то было в его голосе такое… как будто этот человек имел право не только задавать такие вопросы, но и вообще распоряжаться ее, Майкиной жизнью.
Тополевый ствол был теплый, с шершавой корой, и будто дышал в спину – спокойно и ровно. Как будто нашептывал – нечего бояться, все беды призрачны, стань мышкой под высокой травой, спи, смотри, как ходят в вышине облитые солнцем зеленые вершины, ничего не бойся, ни о чем не думай…
-- Это очень неприятные последствия, Михалина Ярославна. У вас есть чуть больше месяца, чтобы решиться.
-- Послушайте! Кто пану дал право?!
Незнакомец посмотрел на нее сверху вниз – с сожалением, но почему-то это не было оскорбительной жалостью, вроде как к убогим или калекам.
-- Мир так уж устроен, Михалина Ярославна, что позволения мне спрашивать не у кого. И пока я еще могу панне помочь, хорошо бы панна определилась со своим решением. Поверьте, ковен – это гораздо лучше, чем интернат. Или казематы Святого Сыска в Крево. Стать мышкой под высокой травой у вас вряд ли выйдет… даже невзирая на все ваши таланты.
Михалина осеклась.
Она не говорила этого вслух. Совершенно точно не говорила.
-- Да кто вы такой? – выкрикнула она, уже не стесняясь собственных слез.
Уходя, он все-таки обернулся на ее голос, пускай даже с большим опозданием.
-- А я разве не сказал? Меня зовут Март Рушиц, и я Гивойтос, панна Раубич.
@темы:
райгард,
тексты слов