воскресенье, 26 февраля 2017
читать дальшеНаивно было, конечно, думать, что все это удастся сохранить в секрете от тетки Гражины. Убираясь перед Пепельной средой в хате, тетка принялась двигать мебель, очень уж ей хотелось вымыть во всех углах хаты. Отодвигать кровати, сундуки, шкафы, вытрясать тюфяки, мыть окна, протирать от зимней пыли образа.
Штурхнула Катажинину кровать – конверт и выпал из-под матраса. А в конверте визитка, да вырванная из газетной подшивки желтая от старости страница с библиотечным штампом, и ничего на той странице нет, только фотография, и еще вынутый из-за образов какой-то засохший бледный цветик.
Разложенное на чистой льняной дорожке посреди кухонного стола, все вместе это выглядело наивно и глупо. Так, что хотелось плакать от жалости к самой себе.
-- А я-то, дура, все гадала – что такое. Сколько хлопцев у порога ни отиралось за всю зиму, не улыбнулась ни одному. Ну ладно, думала, может, в городе кто остался, может, обещалась кому. Пока забудешь, пока привыкнешь… А оно вон что. А ты хоть знаешь, кто он такой – тот, по кому ты сохнешь?
От стыда горели щеки, и язык не поворачивался ответить, но почему-то молчание было так сладко, что в каждую секунду обрывалось сердце.
-- Дурища ты, девка, -- сказала тетка Гражина, возвращая Катажине конверт вместе со всем содержимым. Только сухой цветик рассыпался бесцветной пылью. – Давай, помоги мне, сил нет больше эти сундуки ворочать.
Сперва вынимали из сундука и раскладывали на постели ровными стопками простыни и пододеяльники – из крепкого беленого льна, с вышиваными подзорами, потом рушники, после завернутое в чистую холстину невесомое и такое же белое платье, все состоящее из ручной работы кружев, а к нему широкий складчатый андарак из яркой клетчатой шерсти, кожаные красные ботики с множеством пуговок, сшитый из черного плотного сукна кабат с шелковой алой шнуровкой.
Все это было переложено мешочками с высушенным вереском, полынью и кипреем, и теперь, растревоженные прикосновениями, травы щедро отдавали запахи. Если закрыть глаза, можно с легкостью представить, будто сидишь посреди летнего луга.
И наконец тетка Гражина вынула из сундука небольшой сверток. Зашитый грубыми стежками по краям полотняный мешочек, для верности перевязанный крест-накрест обычной бельевой веревкой. Как почтовая посылка. Только сургучных печатей и надписанного на полотне анилиновым карандашом адреса нету.
Мешок пришлось разрезать, и на свет явилась жестяная коробка из-под дорогого печенья. В деревнях вроде Толочина таких, поди, никто и в глаза не видал.
А в коробке – несколько писем во вскрытых конвертах, да студийная фотокарточка, да обломки серебряного обруча и янтарное крошево. И отпечатанное на машинке казенное извещение поверх всего. О том, что некая Варвара Александровна Трауберг, в девичестве Стрельникова, найдена властями округа Ургале утонувшей в озере на острове Валмиере 23 сентября 1948 года, похоронена там же, и ее родным надлежит явиться и получить на руки свидетельство о смерти и государственное вспомоществование на погребение тела.
-- Вот, -- проговорила тетка Гражина. – Все думала я, что никогда уже к этому не вернусь. А пришлось. Это бабка твоя двоюродная. Когда ее не стало, вдруг и мать ее беспутная нашлась, прабабка твоя, значит, Люцына. Приезжала сюда, к сестре своей, а моей бабце, привезла то, что от Баськи осталось. Зимой было, морозы стояли лютые. Напилась с горя да так в сугробе и замерзла, наутро нашли, да уж поздно, так мне рассказывали. А вещи с той поры и лежат. Бабця показывала – чтобы я помнила. Не думала, что пригодится. На, гляди.
От этого лица на фотографии хотелось отвести взгляд. Или вообще сделать так, чтобы момент, когда ты встречаешься глазами с изображенным на снимке человеком, никогда не происходил в твоей жизни.
-- Теточка Гражина, а это кто?
-- Гивойтос это, деточка. А ты не знала разве?
Странное слово, вызывающее ледяной озноб в позвоночнике. Как будто еще вздох – и сейчас остановится сердце. Слово из страшных детских сказок. Про Эгле королеву ужей и ее мужа, которого она так и не дождалась на берегу холодного моря. А потом морская буря разрушила янтарный дворец. Вот его осколки – ими пересыпаны письма и фотографии в жестяной коробке.
Оказывается, все просто. И то, чего не отыщешь в учебниках и газетах, известно любой деревенской тетке. Вообще всем.
-- А… панна Бася была с ним знакома?
-- Панна Бася чуть было замуж за него не вышла. Да только какая из нее Эгле. Я, конечно, в те годы соплюха еще была, а тетку Люцыну хорошо помню. Не сгодилась она им.
-- Кому – им?
-- Ты дура, девка, совсем что ли? – тихо удивилась тетка Гражина. Забрала у племянницы коробку, уложила бумажки, захлопнула крышку. На мгновение сладко запахло ванилью и кардамоном. – Кому! Райгарду, кому ж еще.
Они проговорили еще долго. И в каждую минуту этого разговора Катажине казалось, что она слушает сказку – увлекательную, жуткую, от которой теснит в груди и леденеют ступни и ладони. Сказку, которая происходит с тобой и всеми, кто живет и кто умер, на самом деле.
Можно сколько угодно повторять чин веры, ходить в костел каждое воскресенье, стоять на коленях перед образами – от этого ничего не меняется в этом мире. Можно бояться пекла и верить в царствие небесное – после смерти ты все равно уйдешь за Черту, и только от тебя самого в конечном итоге зависит, сколько памяти о тебе останется, когда тебя не станет.
«Ныне сидит одесную отца своего. Оттуда придет судить живых и мертвых». Ты думала, слова молитвы – о боге? Наивная идиотка.
И что ты будешь делать теперь со своей глупой любовью?
@темы:
райгард