jaetoneja
Он купил билет - на прямоугольничке картона были нарисованы два придурковатых медведя, держащихся за лапы и без всякого труда балансирующих на велосипедике. За медведями летели воздушные шарики, и длинные веревочки, за которые они были привязаны, сами собой свивались в замысловатую надпись. Из неё Феличе разобрал только то, что одного медведя зовут Федя, а другого - Маруся. Стало бть, девочка. Он упрятал Федю с Марусей в карман плаща, поглядел на зоосадовских котиков, греющихся на солнышке возле касс на завалинке, и прошёл внутрь.
Здесь было тихо и совершенно пусто. Хрустел под ногами тонкий мартовский лёд, и в ботинках, которые он так и не починил, тут же захлюпало, но это не имело совершенно никакого значения. Феличе прошёл вдоль вольеров с птицами - какие-то замысловатые петухи дремали на жердочках, и белоголовый орлан поглядел на странного прохожего угрюмо с высоты своего насеста, обронил чёрное жесткое перо, отвернулся. Волки спали, на медведя, несмотря на рекламных Марусю и Федю, нечего было даже и рассчитывать, и только грустный лис со свалявшейся тускло-огненной шерстью монотонно бродил вдоль загородки.
Зоосад был старый, Феличе всегда любил его - за необхватные вязы и тополя, которыми были обсажены дальние аллеи. За круглый прудик с утками, за бронзовые статуи животных прямо на газонах, посреди высокой травы, которую здесь никогда не косили.
На этот раз проход в старую часть зоосада был закрыт. Путь преграждала полосатая красно-белая лента, протянутая от одного тополя до другого, к ленте была привешена табличка, извещающая, что вход воспрещён по причине "опасности обвала деревьев". Феличе усмехнулся и, пригнувшись, шагнул за ограждение.
Ни в какую опасность обвала деревьев он не верил, он же не дурачок в самом деле. Если кто-то решил поиграть здесь в загадки, то пускай пеняет на себя.
В самом дальнем конце парка - а здесь был уже именно парк, без вольер и клеток, просто деревья, дорожки, талый снег, журчание весенней воды и синее небо над головой, в кружеве ветвей - он нашёл то, что от него, похоже, здесь прятали.
Посреди круглой, как пятак, лужайки, окружённой столетними вязами, был построен небольшой вольер, даже не вольер - тесный загончик, точно так же затянутый железной мелкой сеткой, как и тот, во дворе на Государынином валу.
Две крупные птицы были внутри, только, в отличие от тех, городских, эти были раза в полтора больше. Одна из них сидела на снегу, вторая - вполоборота к Феличе, на ветке сухого дерева. И когда Сорэн, проклиная все на свете, шагнул к ним, чертыхнулся, угрязая в раскисших сугробах и едва не потеряв равновесие, эта, вторая, с шорохом раскинула крылья и повернулась к нему.
У неё было человеческое лицо.
Лицо хорошенькой юной девушки - с зелено-голубыми глазами и нежной кожей, и белые-белые волосы, убранные в сложную прическу.
Здесь было тихо и совершенно пусто. Хрустел под ногами тонкий мартовский лёд, и в ботинках, которые он так и не починил, тут же захлюпало, но это не имело совершенно никакого значения. Феличе прошёл вдоль вольеров с птицами - какие-то замысловатые петухи дремали на жердочках, и белоголовый орлан поглядел на странного прохожего угрюмо с высоты своего насеста, обронил чёрное жесткое перо, отвернулся. Волки спали, на медведя, несмотря на рекламных Марусю и Федю, нечего было даже и рассчитывать, и только грустный лис со свалявшейся тускло-огненной шерстью монотонно бродил вдоль загородки.
Зоосад был старый, Феличе всегда любил его - за необхватные вязы и тополя, которыми были обсажены дальние аллеи. За круглый прудик с утками, за бронзовые статуи животных прямо на газонах, посреди высокой травы, которую здесь никогда не косили.
На этот раз проход в старую часть зоосада был закрыт. Путь преграждала полосатая красно-белая лента, протянутая от одного тополя до другого, к ленте была привешена табличка, извещающая, что вход воспрещён по причине "опасности обвала деревьев". Феличе усмехнулся и, пригнувшись, шагнул за ограждение.
Ни в какую опасность обвала деревьев он не верил, он же не дурачок в самом деле. Если кто-то решил поиграть здесь в загадки, то пускай пеняет на себя.
В самом дальнем конце парка - а здесь был уже именно парк, без вольер и клеток, просто деревья, дорожки, талый снег, журчание весенней воды и синее небо над головой, в кружеве ветвей - он нашёл то, что от него, похоже, здесь прятали.
Посреди круглой, как пятак, лужайки, окружённой столетними вязами, был построен небольшой вольер, даже не вольер - тесный загончик, точно так же затянутый железной мелкой сеткой, как и тот, во дворе на Государынином валу.
Две крупные птицы были внутри, только, в отличие от тех, городских, эти были раза в полтора больше. Одна из них сидела на снегу, вторая - вполоборота к Феличе, на ветке сухого дерева. И когда Сорэн, проклиная все на свете, шагнул к ним, чертыхнулся, угрязая в раскисших сугробах и едва не потеряв равновесие, эта, вторая, с шорохом раскинула крылья и повернулась к нему.
У неё было человеческое лицо.
Лицо хорошенькой юной девушки - с зелено-голубыми глазами и нежной кожей, и белые-белые волосы, убранные в сложную прическу.
Почему-то представился ботанический сад в Киеве.
эх
А писано с Киевского зоопарка, в ботсад мы не попали.