читать дальшеЖаль, что ты меня не помнишь,
Жаль, что ты меня не любишь –
Пять веков назад и пять вперед.
Пять столетий нас не будет,
Пять раз вспомнишь, пять забудешь,
Как шиповник под окном цветет.
Дом номер шесть по улице Садовой оказался двухэтажным коттеджем, спрятанным за невысоким заборчиком в палисаднике чуть в стороне от проезжей части. Перед заборчиком росли два раскидистых ясеня, между ними протянулись в ряд кусты шиповника, почти смыкаясь кронами. Под ними какой-то добрый человек додумался вкопать низенькую и на редкость неудобную лавочку.
Ясеневые кроны едва оделись листвой, зато шиповник уже зеленел вовсю. Тоненькие ветки, крупные завязи будущих цветов – за нежным облаком лавочки было не разглядеть. А когда опустятся прозрачные апрельские сумерки, зажгутся вечерние окна, этот теплый оранжевый свет доделает то, что не способна скрыть юная листва.
Почему-то больше всего на свете Феликс Сорэн боялся, что его присутствие этим вечером на улице Садовой будет обнаружено.
Можно было привести себе самому тысячу аргументов – улица выходит на набережную Ставы, за рекой цветут поплава, воздух пьяняще свеж, этой дорогой гуляют по вечерам десятки горожан (если у кого находится время для праздных гуляний в будний-то день), опять же, собачники… но он не был ни первым, ни вторым.
Потому что он – старый идиот, который верит во всякую чушь так же легко, как пятилетний ребенок. И потому, что столько лет спустя боится смотреть в глаза человеку, которого всегда считал своим врагом – единственным за всю жизнь. На всех остальных было наплевать, кроме него.
И не надо оправдываться, будто тебя мучает совесть. И убеждать себя в том, что теперь, спустя годы, все это уже не имеет никакого значения. Единственная женщина, которую ты любил – и человек, из-за которого она никогда не взглянула в твою сторону. И ты хочешь сказать, будто бы все, что случилось между вами троими, с течением времени уже не стоит и ломаного гроша.
Да, у тебя есть Нехама. Вот уже почти тридцать лет.
И что? От этого стало меньше болеть сердце?
Господи боже милосердный, если бы Хама только догадалась об этом – она бы убила его собственными руками, и была бы сто раз права.
Он сидел на лавочке под шиповником и следил, как в лиловых сумерках медленно зажигаются окна.
Вот загорелось окно на втором этаже коттеджа, справа. Женский силуэт двигался за просвеченными светом занавесками. Вспрыгнул на подоконник толстый кот, женщина протянула руку, гладя его между ушей, по загривку. Встала, ушла в глубину комнаты…
У этого Альбина Стацинского четвертая квартира. Подъездов в доме два. Значит, его окна – на втором этаже слева, если судить по нумерации.
… -- Доброго вечера, дамы. Извините, что без фрака.
-- Бинек, не стоит начинать вечер с хамства. Тем более, бабушка…
-- А что – бабушка? Бабуля вроде здорова. Выглядит, во всяком случае, прекрасно. Или ты хочешь сказать, мамуля, что мы все-таки в опере и я совершаю непоправимую ошибку? Но фрака все равно нет.
-- Стацинский, не забывайтесь!
Ого, сказал себе Феличе и приподнялся с лавочки, чтобы поглядеть, кому принадлежит этот голос. Похоже, этот нахал Альбин все-таки прав, там у него в гостиной – не меньше чем государыня Митральезы. Престарелая. Зато живая.
В отличие от Стацинского, он мог себе позволить быть грубым. Язвительным и несдержанным на язык. Потому что это было единственным, что помогало держать себя в руках. Не удариться в сентиментальные воспоминания – здесь, в этом дворе. Где, если выйти из шиповникового укрытия и пройти несколько шагов по затравелой дорожке, упрешься в обломок кирпичной стены и тольк-только зацветающую вишню над ним. Дерево такое старое, что еще несколько лет – и обрушится мощный ствол.
Та, которая звала собственного внука по фамилии, на государыню нисколько не походила. Балансируя на неровной кирпичной кладке, то и дело хватаясь рукой за шершавый ствол вишни, Феличе разглядел ее – породистую старуху со сложной прической, в тяжелых обсидиановых серьгах и строгом темном платье с плоеным кружевным воротником. Злое лицо – как будто она обижена на весь мир, и весь мир же у нее в долгу. Артритные руки в кольцах. Серебро приборов на столе, желтоватый от старости – или от электрического света – фарфор посуды. Белые с желтыми сердцевинами нарциссы в хрустальной вазе.
Аристократы чертовы.
Бедный Стацинский. Каково это – жить с такими родственницами. Судя по голосу, и мамаша у него ничего не лучше.
А впрочем, что ему, Феликсу Сорэну, до того.
Ему, выросшему в доме, похожем на крепость, но не от того, что он защищен неприступными стенами, а от того, что последняя жена деда, Гюзель, которая никогда не повысила ни на кого голоса, сумела сделать так, что каждый член семьи Сорэн чувствовал себя – защищенным. И три ее невестки – Маддалена, Жюстин и Филиппа – никогда даже не задумались о том, что может быть как-то иначе.
Дом был для него действительно крепостью, а семья – единственной ценностью, за которую имело смысл бороться.
Потом все рухнуло в один момент.
Он понятия не имеет, как это – жить, когда все по-другому. В отличие от Альбина Стацинского.
-- Вообще-то, -- сказал этот самый Стацинский с невозмутимым лицом, -- я зашел сказать, что сегодня к нам придет Лесенька. Ужинать. Потом мы с ней будем заниматься… нет, не тем, о чем вы подумали, а переводом.
-- Лучше бы тем, о чем мы, по-твоему, подумали, -- с неудовольствием заметила старуха. -- Потому что растрачивать талант на переводы вторичных текстов…
-- Да еще и в компании простолюдинки, -- подхватил Стацинский, и Феличе чуть с дерева не свалился, так вытянулось у старухи лицо. – Ладно, дамы. Я понял. Комментариев не нужно, я пошел, спасибо.
-- Бинечек, а ужин?
Напоследок Феличе успел увидеть его – худого длинного парня, сутулящегося, как и все, кто слишком много времени проводит за письменным столом. Обычное лицо, темные волосы, темные глаза. Почему – Альбин? Или это у них семейное? Впрочем, он слишком много думает и чересчур озабочен судьбой в общем-то постороннего ему человека.
Спрыгнуть с вишневого ствола в траву оказалось неожиданно тяжко. Феличе крякнул, потер болезненно ноющую поясницу. Дожили -- на старости лет по деревьям скакать, следить за юными идиотами.
Значит, он переводчик. Надо будет поискать дома его работы. Кто знает, какие сюрпризы может преподнести мироздание.
Фонарь над подъездом раскачивался под ветром, тени смещались и скользили, вызывая головокружение. Но, тем не менее, Феликс Сорэн успел заметить человека в долгополом плаще, входящего в подъезд дома.
Человек горбил спину, как если бы там, под плащом, у него были сложены два крыла. Но для горбуна он был слишком высок. Сквозь стеклянную вставку в подъездной двери Феличе увидел, как горбун достает из-за пазухи длинный конверт, сует его в почтовый ящик, выходит, оглядывает двор, поднимает воротник плаща, будто ежась от сырого ветра.
Этот ночной гость был настолько уверен в том, что во дворе, кроме него, нет ни единого человека, что встал под фонарем – там, где мгновение назад стоял сам Феличе. Постоял минуту, глядя на освещенные окна соседнего дома, и Феличе готов был поклясться, что знает, в чьи именно окна он смотрит. Потом передернул плечами, как обычно делают люди, у которых долго и привычно болит спина, и пошел прочь.
Феличе ждал, что через недолгое время услышит шорох автомобильных шин по мокрому асфальту. Или звук чужих шагов. Но до него донесся только резкий свист ветра. Так бывает, когда рядом с тобой взлетает огромная птица.
Апрельский льющийся сумрак. Ночь. Тишина.
Многоуважаемый мессир Стацинский.
Настоящим Государственное агентство по делам литературы и печати "Литературный центр" свидетельствует Вам свое почтение и приглашает к участию в Первой ярмарке литературных и переводческих проектов, каковая будет проходить в Эрлирангорде с 19 по 21 мая сего года. Возможно очное и заочное участие.
Настоящая ярмарка будет представлять собой не просто организацию встречи писателя (переводчика) с издателем. Это закрытое и заранее организованное собрание авторов, переводчиков, редакторов и финансистов, где автору или его представителю предстоит озвучить идею издательского проекта, с полноценной аргументацией, почему его рукопись окажется востребованной читателями. Сообщить о возможности продолжения сюжета и сообщить о сроках работы над рукописью.
В числе наших гостей – издательства МИФ, "Алфавит", "Воскресенье" (детская и религиозная литература), "Эйленская городская организация писательского собрания", "Бегемот" (искусствоведение и культурология), "ВерЛибр" (поэзия, миниатюры), "Митральеза Осиянная" и другие.
Наши эксперты гарантируют индивидуальный подход к каждому автору и переводчику.
Организаторы ярмарки, получая заявку от автора (переводчика) внимательно рассматривают рукопись и оставляют за собой право отказать оному в аккредитации на мероприятие, если сочтут его работу не интересной для книгоиздателей.
В случае, если Вы примете решение о заочном участии, Ваши интересы готово представлять эйленское агентство переводов "Синий кот" юридического дома "Ратцингер, Штальмайер и дочери", каковое ожидает Вашего визита не позднее 5 мая по адресу: Эйле, ул. Юмашева, д. 8, строение 1.
Телефон: (814) 57-48-12
Феликс Сорэн дочитал письмо до конца, злобно хмыкнул на последних строчках, где неизвестный автор, надо полагать, какой-нибудь клерк из этого самого "Литературного центра" рассыпался перед мессиром Стацинским в комплиментах, и подумал, что во-первых, в послании не хватает как минимум одной запятой, а во-вторых, что он понятия не имеет о существовании этой конторы.
Понабрали идиотов, которые, поди, до сих пор не в состоянии вернуть алфавиту случайно одолженные буквы. Ярмарку, вон, устроили. Людей приглашают.
Надо будет сходить. Заодно посмотреть на упомянутого мессира Стацинского поближе. Не прибегая к заглядыванию в чужие окна.
Он аккуратно сложил послание, упрятал его в конверт, после чиркнул зажигалкой и осторожно подогрел сургучную печать. Слава богу, что почтовая служба брезгует новомодными самоклеящимися конвертами, а мессиры из "Литературного центра" – электронной почтой.
Надо будет наведаться на улицу генерала Юмашева, в восьмой дом.
И заодно проверить, что за светило переводческой мысли завелось в их богоспасаемом городе.
Не переставая изумляться себе самому и происходящим вокруг событиям, Феличе вернулся в подъезд и опустил письмо в почтовый ящик.
Пусть порадуется мальчик.
Не так-то у него много радостей в жизни, судя по всему.
@темы:
концепция абсолютного текста
-
-
10.05.2016 в 02:50А за Стацинского из-за фамилии я теперь переживаю, как за родного. Ох и дамы ему в родню достались...
-
-
10.05.2016 в 10:18