Глава 2. В кольце тишины

Вступление Сиринги в состав Империи спровоцировало беспорядки – Служба Безопасности

15 августа 2435 года. Силом – СТИКС-Сиринга. – В Силоме после церемонии поднятия знамени Империи на площади перед Дворцом начались беспорядки, сообщает пресс-кабинет объединенной Службы Безопасности Империи.

Церемония поднятия знамени Империи состоялась в четверг 15 сентября по случаю вхождения планеты в состав Звездной Империи. От имени императорского дома Тагаст жителей Сиринги и ее столицы, города Силом, поздравил специально прибывший на планету глава Конклава Империи Александер Ли Хартог.

«Мятежные элементы, стремясь вернуть контроль над планетой, взорвали терминалы с селитрой в порту столицы. Силы спасения пока не имеют доступа к месту пожара», — уточнили в пресс-кабинете.

Там добавили, что мятежникам также удалось вывести из строя главный ретранслятор связи. Характер повреждений и последствия разрушения оцениваются специально созданной комиссией.

В пресс-кабинете не уточнили, когда станут известны результаты расследования и начнутся восстановительные работы. Там, однако, признали, что в настоящее время Силом и его пригороды остаются без мобильной, стационарной и спутниковой связи. Под действие атаки мятежников попали и независимые локальные линии связи. «Силом сейчас в кольце тишины», — заметили там.



***

15 августа 2435 года

Силом, Сиринга

Эссеритская девица лежала ничком, неловко подвернув под себя правую руку. Левую она выпростала перед собой. Шея тоже была странно повернута. Глядя на это, Хартог подумал, что девчонка мертва.

Удушье и резь в желудке усиливались, глаза непрерывно слезились.

У меня есть минут сорок, чтобы предотвратить худшие последствия, и часов пять до точки невозврата, подумал прокуратор. И в этих обстоятельствах хорошо бы знать, стоит ли забирать с собой труп. И на кой он мне вообще сдался? Прокуратор взялся за запястье девчонки. Пульс был частым и настолько слабым, что едва прощупывался. На более подробный осмотр не было ни времени, ни сил. Но она жива, по крайней мере.

ридморХартог понятия не имел, зачем ему эта случайно встреченная девочка, одним движением руки устроившая планетную катастрофу. С точки зрения жителей Сиринги, и поделом пособнику узурпатора. А вот с его... Помогать?! Да лэрг ее задери, пускай подыхает.

Тоже мне, шахиди-самоубийца. Еще и под суд пойдет ведь, как только ступит на землю Оберрона. Или Шалгаха. Но Хартог знал, что поволочет девочку за собой, и приложит максимум усилий, чтобы вытащить ее из того дерьма, в котором она по глупости оказалась. Поможет сменить документы, замести следы, сделает все, чтобы никто и никогда не догадался…

А для Федоры ты и того не сумел, сказал из глубины сознания печальный и едкий голос. Хартог поморщился, и от этого на лице болезненно натянулась кожа. Того и гляди, лопнет, как бумажный лист.

Федорой звали женщину, с которой у прокуратора был когда-то роман. Был — потому что завершился крахом семь лет назад. И хотя прошло столько времени, Хартог не мог перестать обвинять себя в равнодушии. Пока их с Федорой чувства были пылки, он горы для нее готов был свернуть. А потом не посчитал нужным и пальцем пошевелить, чтобы уберечь от последствий чужого поступка.

Хотя стоп, кое-что он все-таки сделал, но это были такие мелочи, что и вспоминать не стоит.

Интересно, кто конкретно отвечал за транспортную часть визита? Быть не может, чтобы Федора, занимавшая пост главы Службы Протокола Шалгаха, попыталась его убить таким нелепым и кровавым способом. Или может? Отвергнутые возлюбленные страшны в своей мести...

— Патрон! Здесь вода, патрон! — Лемке, с красными, как у кролика, глазами протягивал пластиковую бутылку. — Вам попить надо, патрон, и потом я солью умыться.

Кожа на лице шофера облезала целыми лоскутами. Первый поток отравленного воздуха несчастный Лемке принял на себя. Не смог бросить злосчастную "Уэлу", а та, конечно, застряла в узких переулках припортовых кварталов. И в то время, как Хартог скакал по крышам за непонятной девчонкой, причиной всего кошмара, шофер корчился от удушья в салоне. Он даже рот и нос закрыть носовым платком не догадался.

Но сейчас, боли, похоже не чувствовал из-за шока.



Каждый глоток был, как праздник.

— Там в багажнике целая канистра.

Хартог протянул шоферу наполовину пустую бутылку.

— Тебе тоже надо умыться. И попить как следует. А потом позаботься о девчонке.

— Вот ещё! Стану я тратиться на всякую босоту!..

— Лемке. Заткнись.

Шофер стоял и смотрел на своего патрона красными, как у суслика, глазами. Из них по воспаленным щекам тянулись длинные дорожки слез.

— Прости, — пробормотал Хартог сквозь зубы. — Но она действительно мне нужна.

— Да зачем же, патрон?..

Прокуратор прикусил язык, чтобы не вырвалось резкое, злое. Человек помочь же пытается.

А Лемке между тем оглядывался по сторонам.



Когда обрушилась балка, и девчонка полетела вниз, она упала в тесное пространство между двумя дувалами. Каменный мешок, затененный сверху виноградными лозами. Сизые, тронутые налетом грозди свисали между крупных резных листьев. Солнце пробивалось сквозь них острыми точками, смотреть на него было невыносимо.

Но смотреть следовало не туда. В дальнем конце закутка, где две стены сходились почти вплотную, стояла деревянная бочка. В межзаборное пространство рачительные хозяева двух домов сваливали всякий мусор. А убирать не торопились. Ничья территория — ничья и ответственность. Хартог рванул дощатую крышку. В нос шибануло прокисшим виноградным соком.

— Нож?

Лемке с готовностью вытащил складную «бабочку». С такими ходит обычно уличная гопота. Хартогу стало смешно. Но лучше бы с себя он смеялся: кому рассказать, прокуратор Конклава, бывший космодесантник, знающий об охране и безопасности даже больше, чем все, оказался на чужой враждебной планете не то что без бодигардов, но без оружия и банальной рации.

Пробить дыру между гнилых досок оказалось минутным делом. И когда в щель хлынул лиловый, почти черный сок, Хартог подставил под него ладони.

Сок пузырился на коже, растворяя аммиачный яд. Острыми иголками колол во рту язык и небо. Уже не вино, еще не уксус… кажется, это будет лучший сотерн, который Хартог когда-либо пробовал. И попробует впредь.

— Давай, парень, — проговорил он, утирая ребром ладони липкий подбородок. Впрочем, руки тоже были липкими и пахли отвратительной кислятиной. — Подгони сюда машину. Перенесем туда девчонку — и в космопорт. Едва ли они улетели без меня.



***

Выбранная Лемке дорога вела примерно в нужном направлении. Но выбравшись по ней сперва из трущоб Эссерита, а потом из Силома вообще, они где-то пропустили указатель и попали в кипарисовую аллею. За черными свечками деревьев угадывался заброшенный особняк, явно выходящий на морской берег.

Приоткрыв окно, Лемке, как суслик, повел носом. Что он учуял в сухом просоленном воздухе силомской степи, трудно было сказать. Но лицо водителя просветлело:

— Там вода, прокуратор. Пресная вода! И соленая тоже.

Спорить с ним, наблюдая, как в небе из стороны в сторону раскачиваются верхушки кипарисов, было глупо. И Хартог принял решение ненадолго остановиться в покинутом маноре — передохнуть и привести себя в порядок.

Море шумело в десятке сотен шагов — только не вдаль, а вниз. К нему уводила каменная лестница с неровными, разной высоты, вытертыми ступенями. Перед особняком же, посреди заросшей свежими сорняками клумбы, работал фонтан. Было заметно, что хозяева покинули дом не так давно — видимо, только лишь при начале боев за Силом. Особняк лишился стёкол в окнах и частично крыши, выкрашенный нежной розовой краской фасад был изуродован разводами сажи и отметинами пуль.

Но фонтан плескал в мраморную чашу, розы цвели, а в кипарисах и огромных силомских кедрах над морем перекликались птицы.

Никакой войны. Можно неспешно искупаться и прополоскать одежду. Можно даже найти новое платье — это если побороть неловкость перед бывшими хозяевами. Но заходить в комнаты не хотелось.

— Лемке, — позвал Хартог, выжимая только что постиранную рубашку. Брюки он уже прополоскал и напялил мокрыми — не ходить же в трусах перед собственным шофером. Мнением девицы Хартог не интересовался: она так и не пришла в себя. Но прокуратор уже успел убедиться, что террористка не только жива, но и ничего не вывихнула и не поломала. — Давай уже собираться.

— А мы разве?.. — начал тот, но тут же осекся.

— Нет, ночевать мы тут не станем. И вообще, — Хартог оценил положение солнца. С того времени, как взорвались терминалы, прошло часа два, не больше. Дорога до Астрейи — столичного пригорода, где размещался одноименный космопорт — займет столько же. И еще надо будет найти в космопорте клинику и получить антидот. Ну или аптека попадется по дороге. — Времени у нас не слишком много. Надеюсь, дотянем?

— Дотянем, прокуратор. Пойду канистру принесу, пусть вода будет про запас.

Шаркая подошвами рваных ботинок по гравию, Лемке ушел к «Уэле». Хартог остался один. Девчонка спала — или по-прежнему была без сознания — в тени под разлапистым можжевельником. Если не считать беспамятства, ее не задели также ни пожар, ни проклятая селитра. Скорей всего, причина ее состояния — глубокая контузия от взрыва, и тогда предстоит повозиться. Но это не главное.

Хартог смотрел на нее, мирно сомкнувшую синеватые веки, обнимающую себя худыми руками.

Идеально, идеально подходит, ликовал внутри прокуратора противный голос. Тот самый, который давеча напоминал о прошлых ошибках.

Мерзко использовать людей во имя своих целей. Но все люди, так или иначе, и средства, и цель, и повод. А здесь — просто подарок. Даже если захотеть лучше, все равно не получится. Возраст, рост и телосложение, и даже черты лица — самые обычные, незапоминающиеся и накрепко застревающие в памяти. Слегка курносый нос и неровные брови в разлет, маленький рот, крепкие скулы. Интересно, какого у нее цвета глаза? Впрочем, все это не имеет значения. Возможности косметической медицины на Шалгахе беспредельны. Главное — характер. А еще движения и походка; все то, что невозможно изменить. А тут все совпадает.

Она до безумия похожа на Линду, любимую и единственную дочь императора.

Хартог смотрел на одного человека, думал о другом и неясно ощущал присутствие третьего. Причём если с первыми двумя было все понятно, то третий… третья — кто?!



…и еще эти розы. Они так пахли, что голова шла кругом. В их густом аромате хотелось плыть, остаться в этом саду навсегда, жить в этом доме, каждое утро смотреть, как над кипарисами в дымке поднимается солнце…

Вдвоем с шофером они перенесли девчонку в машину и попытались уложить ее на заднем сидении. При этом Лемке, испытывая страшную неловкость, едва не впечатал ее затылком в дверной обвод.

— Осторожней, Лемке. Мы же не хотим ей башку проломить раньше…

— Чем это сделают другие?

— Тьфу на тебя! — взъярился Хартог. — Раньше, чем она откроет глаза. И запомни, она будет жить долго и счастливо.

Он уселся на заднее сиденье сам и принял из рук Лемке тяжелое обмякшее тело. Устроил девчонку у себя на коленях.

— Трогаем!

«Уэла» вздохнула, просыпаясь, секунду стояла в неподвижности, а потом рванула с места. Кипарисы, море за ними и витая чугунная ограда усадьбы слились в одну сплошную черту, а потом растаяли в предвечерней дымке.

И тогда девчонка открыла глаза. Карие, с золотой искрой на дне. Приходя в себя, оценивая обстановку и себя в ней, она несколько мгновений молчала. Хартог смотрел, почти не дыша. Ждал, когда она заговорит. Сейчас, поди, благодарить за спасение примется…

Но она выпрямилась, фыркнула, заслонилась руками:

— Какого лэрга я тут делаю?! Ты кто?

Хартог молчал и улыбался. И, по его мнению, это была очень приветливая улыбка.

Но его усилий хватило лишь на то, чтобы она перестала защищаться. Взгляд карих глаз исподлобья не смягчился нисколько.

— Так, – длинные ноги проделали прямо перед лицом прокуратора невероятный пируэт. Девчонка уселась Хартогу на колени верхом и положила руки ему на плечи. — Понятно. Ты меня изнасилуешь?

И тогда Хартог захохотал.