читать дальшеНапоследок он все-таки заставил водителя завернуть в мэрию. Хотя был уже поздний вечер, и вряд ли стоило рассчитывать, что в такой час удастся там застать хоть кого-нибудь. Если честно, Даг искренне полагал, что в такие нелегкие времена городским чиновникам следует дневать и ночевать на работе, но что его желания местному начальству.
Мраморная парадная лестница, ковровая дорожка глушит шаги. Пролеты изгибаются странным, непривычным образом, закручиваются в воронку, центром которой служит витая бронзовая штанга люстры. Сама люстра — где-то далеко внизу, в обширной и совершенно пустой приемной, а вверх долетают лишь ее отсветы, да ещё блики, отраженные множеством хрустальных подвесок. Как струи дождя, подсвеченные солнцем.
Где-то Даг читал, что Эйленскую мэрию строил тот же архитектор, что и дом семьи Сорэн в Эрлирангорде. Там, как раз, Киселев бывал по долгу службы неоднократно, и хорошо запомнил и вычурные изгибы фасада, и фигурные окна, и особенно — витраж с ангелами на фронтоне. Грозовое небо, и двое стоят, наклонясь друг к другу кудрявыми головами, тесно соприкасаясь крылами: уронив руки, в которых — мечи, а над ними луна и солнце. Там, в этом доме, тоже была странная лестница, видимо, у этого архитектора коронный прием такой… как же фамилия его была?
Киселев понял, что почти спит на ходу, и едва не навернулся на ступеньках. Его спас только луч света, неожиданно пролившийся сверху – там открылась дверь в приемную мэра, простучали женские каблучки; Даг увидел в лестничном пролете свесившуюся вниз женскую головку – короткая, по новой моде, стрижка, плавная линия щеки, острый просверк огня в броши, украшающей блузу.
-- Простите, бога ради… Я думал, что уже никого не застану. Как славно, что вы здесь. -- Даг обрадовался секретарке, которая вышла его встречать, как родной. – А можно ли как-то выяснить, почему был отстроен маяк в окрестностях Ле Форжа?
-- Это, наверное, в ведении мессира Соловейчика. Можно попробовать позвонить ему на квартиру, только он уже спит, скорей всего.
-- Разбудим, -- жизнерадостно откликнулся Киселев, понятия не имевший, кто такой мессир Соловейчик. Хотя фамилия впечатляла. – Мона даст мне номер, и я буду звонить. А мона пока сделает мне чаю.
-- Может, лучше кофе?
-- Этот кофе у меня уже вот где! – сказал Даг с непередаваемым выражением в голосе и придвинул к себе телефонную книгу.
Магистр городского хозяйства мессир Алоизий Соловейчик, к его собственному счастью, оказался дома, и даже почивать еще не лег. Даг почему-то отчетливо представил себе, как он стоит навытяжку в коридоре, с телефонной трубкой в руке, закутанный в теплый стеганый шлафрок, жалобно поджимая пальцы босых ног и делая страшные глаза моне Соловейчик, которая топчется тут же, со стаканом чаю на блюдечке, гневная и обеспокоенная. Вот же изверги, даже ночью нет покоя от государственных забот, так и написано на ее лице. Почему-то в воображении Киселева эта самая гипотетическая супруга имела все черты сходства с гражданской женой Клода Денона. Пани Хида ее звали, дай ей господи здоровья и счастья, хотя какое к черту здоровье в таком браке, то-то ж и неудивительно, что выглядела она как костлявая химера.
Впрочем, в отличие от пани Хиды, мессир Соловейчик оказался вполне словоохотлив, хоть и запинался непрестанно и, кажется, даже икал от страха. Но Даг довольно быстро выжал из него, что маяк отстроили в августе, всего за месяц – вдруг, откуда ни возьмись, появились рабочие, техника, строительный камень, бетон и балки. Потом привезли отлитую в Штыкольне чашу и на веревках с блоками подняли ее на самый верх, то еще зрелище было, весь пригород сбежался смотреть, и раз такое дело, мессир Соловейчик даже отрядил к месту строительства жандармов и несколько карет скорой помощи – мало ли, что приключится, а спрос потом с кого?
-- Понятно, -- скрипнув зубами, сказал Даг в телефонную трубку. – А на чьи деньги был весь этот банкет?
-- А разве магистр не знает? Семья Сорэн сделала пожертвование.
-- Понятно, -- снова сказал Даг. Как будто других слов в мире не осталось.
Но магистр Соловейчик истолковал его слова совершенно противоположным образом и сообщил, что на самом деле ничерта не понятно – вот он, лично, не понимает ни капельки!
Потому что милорд Даниил Сорэн когда умер? Пятнадцать лет назад. Как раз в августе. И если бы после него никого из родственников первой линии никого не осталось, и никто на наследство не претендовал, тогда да. Как раз спустя пятнадцать лет наследство переходит в распоряжение государства. И там как раз была статья «на восстановление маяка в Эйле», страшно сказать, какая сумма… Но если милорд Киселев помнит, два внука покойного генерала, милорды Галиен Сорэн и Феликс Александер Сорэн, умерли позже своего деда, и странно было бы, если бы они не претендовали на это наследство. Одним словом, какая-то страшная путаница. И если бы магистр, со своей стороны, мог посодействовать ее разъяснению… а то вдруг окажется, что городская управа Эйле потратила эти средства не по праву? С другой стороны, в завещании прямое указание…
-- Я постараюсь, -- сказал Даг коротко и повесил трубку.
Он был нисколько не уверен в том, что сумеет выполнить это обещание. Но, кажется, понимал, чьих рук это дело – хотя, на трезвый взгляд, быть этого никак не могло.
… и было еще одно дело, которое он должен был сделать в этот нескончаемый день. Потому что иначе бы он себе не простил никогда.
-- Вот, драгоценная мона Ристе, это все вам.
Прислоняя глаза от слишком яркого спросонья света керосиновой лампы, Сауле смотрела ему в лицо – снизу вверх, так пристально, будто хотела уличить магистра во лжи. Выдерживать этот взгляд не было никаких сил, и поэтому Даг, оставляя мокрые следы на домотканых чистых половиках, прошел в комнату, бесцеремонно сдвинул со стола, за которым Сауле обычно работала и пила кофе, все ее бумаги, сургучницу и ящики с каталожными карточками. Поставил на освободившееся место деревянный ящик и принялся выкладывать из него провизию.
-- Это консервы, здесь в пакете молотый кофе, сахар вот, хлеб и галеты… так, что тут еще? Керосина, увы, нету, но зато вот свечки – немного, но все, что достал. Мыло, тут вот еще кое-какие лекарства, бинты и йод, спички, шоколад – кусковой, горький, но нынче не до изысков…
-- Мессир Киселев, вы ограбили армейский склад?
-- Можно и так сказать. Но в данный момент вопросы морали волнуют меня меньше всего. Так что порицать меня бессмысленно.
Сауле поставила на стол лампу. Поплотнее завернулась в толстый шерстяной платок. Зевнула, прикрывая ладонью рот.
-- Если честно, я и не собиралась. Только… зачем это все?
-- Надеюсь, что этих припасов хватит вам на неделю. Или на две, если подходить к тратам разумно, -- не собираясь отвечать на поставленный вопрос, добавил Даг и опустился на стоящий рядом табурет.
«И объяли меня воды до дна души моей»… теперь он, пожалуй, не вспомнит, где именно прочел эту фразу и когда – в чужом тексте, на страницах Тестамента. Но точно вот так же отчаяние и усталость нахлынули, затопили его до самого дна. Как будто впереди нет никакой, даже самой малейшей надежды.
-- Вы промокли и наверняка хотите есть и спать. Я сделаю вам кофе и бутерброд, и попытаюсь найти какую-нибудь сухую одежду, а потом вы выпьете немного старки, ляжете и уснете.
-- У меня нет на это времени.
Сауле молчала. И стояла совсем близко – щекой Даг ощущал исходящее от нее тепло. И слабый запах ромашкового мыла. Все вместе это было так невыносимо – рядом с тем, что ему предстояло, -- что он закрыл лицо руками.
Сидел, не отрывая ладоней, и качал головой, и со стороны, наверное, это выглядело страшно, но думать об этом он не мог – бывают вещи выше человеческих сил.
И очень удивился, когда ощутил, как ладонь Сауле ложится на затылок, теплая и тяжелая, живая.
В следующее мгновение магистр печати и безопасности Даглас Киселев сидел, обхватив Сауле руками, прижимаясь лицом, беззвучно вздрагивая спиной и плечами, а она гладила его по волосам, запрокинув в темный потолок изумленно-отрешенное лицо.
На потолке медленно расползалось мокрое пятно – дождь неотвратимо делал свою работу.
-- Все будет хорошо. Все будет хорошо. Я тебе обещаю.
Тяжелая, набрякшая известкой капля сорвалась вниз.
Даг поднял голову.
-- Это не дождь, мона Ристе. Это Вторжение. И я не представляю себе, как долго оно продлится и чем закончится.
-- Чем бы оно ни закончилось – обещайте мне, что вернетесь.
-- Я постараюсь, -- сказал он. Точно так же, как еще совсем недавно – в мэрии, и подумал, что иногда одни и те же слова могут значить совершенно противоположные вещи. И что не выполнить это обещание будет просто кощунством.
@темы:
тексты слов,
химеры
-
-
21.05.2019 в 15:17-
-
31.05.2019 в 03:39Поэтому вдвойне удивительно, что вам интересно читать вот так, даже не с середины, а вообще даже не знаю с какого места этого долгостроя.
Но полный текст существует, да))
-
-
01.06.2019 в 17:19