завтра рано утром я уезжаю в командировку. на россиянского премьера смотреть. вернусь послезавтра. вряд ли у меня будет в поездке время, чтобы писать дальше.
но мне так классно сейчас тыцкать эти вот буковки, что я буду очень признателен, если вы мне скажете чего-нибудь про них и вообще. чтобы не перегорело вот это все. я давно так не отрывался))
читать дальше-- Ой, так тут же рядышком совсем, не волнуйтеся вы так, мессир. Сейчас за угол, пройдете еще квартал, потом увидите подворотню такую, еще все стены исписаны поганцами этими, шпаной… Ну вот, в подворотню, потом через бульвар, ну как бульвар… честно говоря, пустырь один, но там адрес висит, написано – бульвар, так что не заблудитесь. Там еще скульптуры такие странные. Вот бульваром этим пройдете, потом опять в подворотню – и как раз на улице Юмашева и окажетесь. Понятно?
-- Понятно, -- сказал Феличе, на самом деле не запомнивший из этой путаной речи ни единого слова.
Подворотня, бульвар, скульптуры… Сорэн посмотрел вслед спешащей по улице вниз словоохотливой тетушке, которая только что объясняла ему дорогу, и подумал, что больше всего хочет оказаться сейчас на террасе собственного дома, и чтобы Нехама принесла ему чай со льдом в высоком стеклянном стакане. С лимоном и мятой, и льда положила бы целую гору…
На Государынином спуске цвели каштаны. Тротуары были засыпаны бело-розовыми лепестками, свечки цветов отражались в витринах магазинов и рестораций, плыли в потоках воды, качались у берегов оставшихся после недавнего дождя луж. Сумасшедшее торжество жизни. И солнце жарит с небес, как будто не конец апреля, а самая маковка лета.
На углу у разносчицы Феличе купил бутылку кваса, откупорил, фонтаном хлынула рыжая, с запахом кислого хлеба, пена – он едва успел вытянуть руку, чтобы не пролилось на брюки. Хорош бы он был – в белых штанах, заляпанных квасом.
Вчера дома он внимательно изучил карту Эйле. Можно сказать, излазил всю – вдоль и поперек. И потом посмотрел еще в сети. Улицы Юмашева не было в этом городе никогда.
Собственно, это Феликс Сорэн знал и без всяких справочников. Как-никак, он в этом городе родился и прожил… сколько лет? а теперь уже и не вспомнит никто, да и не имеет это никакого значения.
Юридического дома "Ратцингер, Штальмайер и дочери" не было тоже. И принадлежащей им переводческой конторы "Синий кот". Фикция, мираж.
Но письмо, адресованное мессиру Стацинскому, он держал своими руками. И читал. На конверте, кстати, был как раз этот самый синий кот и нарисован. Такая небольшая акварелька – толстый синий котяра на травке, с комичной и одновременно печальной мордой, и рядом бродит ворона, тоже смешная, упитанная такая, как из детских книжек.
Он тогда решил, что это такой признак хорошего тона. Штучная работа – что-то вроде знака уважения мессирам авторам и переводчикам.
Ага, прямо щас, как любит говорить Нехама, когда он допекает ее окончательно какими-нибудь нелепыми просьбами.
Мистификация, рассчитанная исключительно на одного человека – вот что такое это письмо.
Из подворотни, про которую емутолько что рассказали, тянуло сырой прохладой. Посреди разлилась лужа, в ней бродили два голубя, не спеша пили воду. Феликс Сорэн ощутил, как искренне им завидует. Плещутся тут, курлыкают.
Стены домов были размалеваны яркими пятнами, но среди цветных разводов ясно просматривались силуэты птиц -- размах черных крыльев, отливающие вороненой сталью перья, недобро взглядывающие глаза. Художник, который это рисовал, явно гений, но расстрелять паршивца без суда и следствия, потому что вот так пройдешь мимо, да еще в сумерках -- непременно же инфаркт получишь.
На пустыре, гордо именуемом бульваром -- тетушка не соврала, и табличка соответствующего содержания украшала угол дома прямо на выходе из арки, -- было солнечно и пусто. Гордо цвели одуванчики. То тут, то там в траве стояли гипсовые статуи. Крошечная девочка со смешными хвостиками косичек на горе подушек, зубастый кот идиотической расцветки, улыбающийся во всю ширину синей пасти. Многоногая гусеница, тоже синяя почему-то, но украшенная розовыми и зелеными пятнами, как будто наелась садовой отравы. Судя по лицу гусеницы, так оно и было.
Хотелось закрыть глаза и сесть прямо тут же, в горячую траву. И спросить себя -- а что, собственно, вокруг происходит?
Нет в славном городе Эйле ни этого пустыря, ни вызывающих оторопь статуй, ни подворотни с черными птицами на стенах. Одуванчики кивали желтыми и белыми головами, летел по ветру пух.
Феличе скинул пиджак, раздернул ворот рубашки. В последний раз он чувствовал себя героем идиотских сказок… сколько лет назад? Уже и не вспомнишь. Только тогда от этих сказок не зависела жизнь других людей. Или -- зависела? Но тогда у него было гораздо больше сил и не в пример меньше возможностей.
Он оглянулся на дома.
Охряные, зеленые, кирпично-розоватые фасады. Разномастные балконы, переплетения водосточных труб, нависающие низко над окнами последних этажей кое-где черепичные, а кое-где и шиферные крыши. Синее небо с ласковыми барашками облаков.
Отчетливо щемило сердце. Феличе вытряс на ладонь из железной крохотной трубочки таблетку. Положил под язык. Во рту сделалось противно и горько. Какого вот черта он выбросил недопитую бутылку с квасом?!
Вторая подворотня оказалась без сюрпризов.
Он шагнул из нее на яркий солнечный свет -- почему-то вспомнив государыню, как она нашлась тогда в столице, не помнящая себя, похожая на нищенку, в тряпье и стоптанных туфлях, упавшая в обморок прямо на мостовой. Это было неправильно, невероятно, странно -- он смотрел сейчас на мир ее глазами, из "тогда" в "теперь", и не представлял, что делать дальше.
Пожалуйста, отпусти меня. Я не могу сейчас, я вообще не имею никакого права на это -- знать, что с тобой происходило, весь этот внутренний ад, до краев наполненный раскаленным августовским солнцем. В котором прикосновение к плавящейся брусчатке и прохладные объятия обморока вслед за этим -- самый щедрый дар, драгоценное благословение.
На другой стороне улицы, за рядом пыльных каштанов -- точно таких же, как и там, на Государынином валу -- он увидел распахнутую подъездную дверь, множество табличек рядом. Одна из них горела сдержанной медью и извещала, что именно здесь, по улице Юмашева дом восемь строение один, находится Юридический дом “Ратцингер, Штальймайер и дочери”.
Возле подъезда на высокой табуретке сидела девица в темном глухом платье и вязала чулок. Сине-белое шерстяное полотно сползало из-под мерно шевелящихся спиц. Оно было такой длины, что, если мерить в чулках, хватило бы нарядить в них батальон сироточек. Рядом с табуреткой стояла плетеная корзинка с клубками. Для полной идилии не хватало только котика, свернувшегося на коленях у вязальщицы.
-- Вам куда? -- строго спросила девица, едва Феличе сделал попытку войти в подъезд. Брошенный исподлобья взгляд темных глаз не сулил ничего хорошего. И спицы показались Сорэну слишком острыми, чтобы спорить.
-- Туда.
-- Вы по какому вопросу? Вы автор?
Феличе кивнул. В висках тяжело и мерно стучало. Не хватает еще прямо тут в обморок упасть.
-- Рукопись благоволите предъявить, -- сказала девица и на секунду прекратила щелкать спицами.
В таких ситуациях самый лучший способ защиты – это нападение. И плевать, что вот прямо сейчас у тебя так болит сердце, что нет сил ни на какие цирковые представления.
-- А вы? – спросил он, медленно поднимая голову, скользя по вязальщице ленивым пренебрежительным взглядом. – Вы – автор? Тогда кто?
-- Там написано, -- она указала подбородком на вывеску.
Феличе послушно обернулся.
-- А, я читал. Ратцингер, Штальмайер и дочери. Я только не понял, как у мессиров Ратцингера и Штальмайера могут быть общие дети. Вы позволите, мазель, я все-таки пройду?
@темы:
концепция абсолютного текста
-
-
11.05.2016 в 23:35- Но почему именно "Ловец желаний"? Неужели... Вы, что, правда им верите?..
- Знаете, лет... наверно семь назад, я бы вам ответил: "Чтобы хоть кто-то мог надеяться на исполнение самого... пусть будет тайного желания." Этих самых лет семь назад я бы может про себя добавил: "Даже если это никогда не буду я", - и может быть даже помечтал. Минут двадцать. О том, что случится чудо и мне достанется нормальная человеческая семья, а не эти... сфинксы из фамильной чернильницы.
- Но с возрастом вы, как это бывает, перестали мечтать о "бесполезных глупостях"?
- Но так уж вышло, что я неплохо знаю язык оригинала. В бабкиной библиотеке много разных... книг. Я слишком люблю этот текст в оригинале. А переводчик в государственном издательстве N - криворукий бездарь.
-
-
11.05.2016 в 23:48-
-
12.05.2016 в 00:06-
-
12.05.2016 в 00:18-
-
12.05.2016 в 01:32-
-
12.05.2016 в 12:28