[jaetoneja]

Справедливости ради, Тодар умер не сразу. Утром следующего дня он проснулся и долго сидел на постели, свесив вниз тяжелую голову и пытаясь понять, откуда эта странная боль внутри, будто сердце проткнули иглой, будто его нанизали на булавку, как бабочку в школьном гербарии. Он ясно помнил все, что было вчерашним вечером и ночью, и ту юную идиотку-ведьму, которую он подобрал во время дежурства на вокзале, помнил тоже. Зачем он привел ее домой, зачем он вообще с ней связался – не было ответа. Но возникало стойкое ощущение – как будто чужая воля водила его руками, заставляла произносить какие-то слова, совершать странные поступки, в которых не было никакой логики – или, напротив, была, но чужая, страшная, непостижимая для человеков.
Это беспокоило, это заставляло что-то делать, идти, бежать, спасать свою шкуру. И Тодар, превозмогая непонятную боль во всем теле, оделся, запер квартиру и вышел на улицу.
Он успел дойти до костела, постоял мгновение перед входом, то ли вспоминая, как истинному вернику следует осенять себя крестом, то ли преодолевая странное сопротивление. Перекрестился, вошел. Ксендз попался навстречу почти сразу же, в привратном нефе, у чаши со святой водой, -- молодой, улыбчивый, в белом стихаре, длинные рукава рясы были завернуты до локтей, а руки мокры.
-- С вами все в порядке, сын мой? Мне кажется, вам следует прийти к исповеди, причем немедленно.
Тодар кивнул и пошел к исповедальням. Может быть, там, в тишине и полумраке, ему станет легче, и исчезнет из груди эта булавка, и он перестанет чувствовать, как при каждом движении напрягается и болит прозрачная, невидимая и прочная нить, протянутая через сердце и уходящая… куда?.. он не знал.
Он умер в исповедальне, десять минут спустя после начала исповеди, успев рассказать только о том, как провел минувшую ночь с неинициированной ведьмой, но имени ее не назвал. Впрочем, настоятелю костела святого Сымона и Алены отцу Михалу этого было достаточно для того, чтобы составить отчет и передать его в Кревское отделение Святого Сыска.
Более чем через полвека этот отчет, извлеченный по чистой случайности из архива вместе с бумагами по делу инженера Карела Бржизы, на которые придут запросы из прокуратуры и канцелярии Святого Сыска, ляжет на стол Анджея Кравица – бывшего главы Инквизиции Лишкявы и Шеневальда, но все еще действующего Гивойтоса.
И тогда, в череде неотложных дел, в круговерти непонятных и странных событий, когда не знаешь за что хвататься и опускаются руки от собственного бессилия, он в первый раз за все эти годы подумает, что, возможно, кто-то там, на небесах, сжалился над ним и даровал не прощение, нет – но хотя бы надежду.
Но до этого часа пока было еще слишком далеко – сегодняшним утром, налитым до краев серым, зеленым и перламутровым светом из-за выпавшего на рассвете снега, он хотел пускай хотя бы на полчаса не думать ни о чем. Просто позавтракать в кавярне на углу выходящей на Антакальнё Замковой улицы. В том самом, где над дверями прямо из кирпичной кладки протянуты две изящные женские ручки, держащие на весу полную блинов тарелку. Сидеть за полукруглой высокой стойкой, снимая ложечкой с кофейной чашки густую сливочную пену, ожидать, пока подадут блинчики – и смотреть, как опускается на город невесомое снежное кружево.
Он пропустил момент, когда она вошла – а может, она с самого начала была тут. Сидела на низком подоконнике, съежившись и тесно обхватив руками подтянутые к подбородку колени. Вместо платья на ней была бесформенная, не по размеру и, кажется, мужская рубашка и такие же мешковатые штаны, подвернутые на лодыжках. В сочетании с некогда щегольскими ботиками со шнуровкой и невысоким каблучком, штаны смотрелись особенно дико.
Впрочем, она выглядела дико вся: эта мечтательная поза, к которой так недоставало широкого подоконника в уютной богато обставленной комнате, пледа, дымящейся чашки горячего шоколада и пухлого томика любовного романа, никак не сочеталась ни с залой обычной кревской кавярни, ни со следами усталости на бледном девичьем лице. Щеки ввалились, резче обозначились скулы, и в глазах появилось то особенное, хищное выражение, которое, Анджей знал по опыту, всегда отличало бездомных и ведьм. Выражение готовности перегрызть глотку при малейшем же удобном поводе, не особенно задумываясь о последствиях.
И еще она была голодна.
-- Пшепрашам пани, -- сказал Анджей, когда подавальщица поставила перед ним тарелку. – Еще одну порцию. Кажется, у меня неожиданно образовалась компания.
Панна Михалина Раубич смотрела на него, не сдвинувшись с места – исподлобья, тяжелым, неотрывным взглядом. Будто хотела заглянуть на самое дно души. И не могла. Хотя это и к лучшему, подумал Анджей, ничего хорошего она там не увидит.
Он поманил ее жестом, указывая на тарелку, на которой исходили паром политые сметаной блинчики с мясом. И немало удивился, когда в ответ на приглашение панна Михалина гордо покачала головой. Мол, не кошка подзаборная, не пойду, не трать силы.
Пришлось слезть с высокого табурета.
-- Давай, -- сказал он, останавливаясь перед сидящей на подоконнике девицей. – Снимайся со своего насеста и иди поешь. Нет у меня сил на уговоры.
-- То пан может и не стараться.
-- Вставай.
-- И не подумаю даже, -- проговорила она, отворачивая к окну лицо. – Один добрый пан уже угостил меня ужином. Дорого платить пришлось.
-- И что ты с ним сделала?
-- Я его убила, -- сказала она просто.
Анджей ошарашено молчал.
-- Смешно, -- сказал наконец. Постоял еще, глядя, как оседают мокрые хлопья снега на только что распустившиеся каштановые листья за окном. Вот такой же неурочный снег шел утром того дня, когда он ступил на свою тропу в Волотовой Прорве. Даже не представляя, к чему, в действительности, она ведет. Любопытно, если бы ему тогда сказали, что и наградой, и проклятием на этом пути станет венец Райгарда, он бы отказался?
-- Пан может мне обещать, что за этот завтрак я ничего не буду ему должна?
-- Больше пану делать нечего, -- отозвался он. – Разумеется, нет. Во всяком случае, ничего, что было бы несовместимым с достоинством ясной панны.
Михалина вздохнула с видимым облегчением и поднялась наконец со своего подоконника.

-- Ну, рассказывай, что с тобой приключилось.
-- Начиная с какого момента?
-- Как сочтешь нужным. Например, с того самого, как я сломал тебе жизнь. Ты ведь именно так обо мне думаешь?