литпроцесс такой литпроцесс...
сверстал в черновом варианте первую часть химер. просто чтобы посмотреть, как это будет выглядеть в макете книги - и заодно понять, катит ли новое название.
обрел много инсайтов. в том числе и тот, что название первой части - которая "мое королевство" - тоже надо менять.
тогда, много лет назад, оно взялось... от безысходности, что ли. у меня до сих пор лежит толстенная книжка, кажется, Ирина Сабурова автор, там... странные сказки, записанные стихами в строчку. вот все то, что нынче так модно в сетературе. только Сабурова написала все это в конце 60-х годов. книга, которая у меня - репринт единственного издания, это чистой воды восторг. хотя, на самом деле, это ооооочень малоизвестный автор.
так вот, она называлась - "мое королевство".
и я подумал - а почему бы и нет.
а теперь вижу, что нет, совсем нет.
думаю.
а еще думаю о том, что вот же странно - в эту штуку, как в пылесос, всосало столько событий моей жизни.
даже вот сцена про то, как Кешка Сорэн залез в тумбочку, чистая правда.
мы тогда работали в пионэрском лагере под Гомелем, и у нас был ребенок Максим. длинный черноглазый шкет, не так чтобы хулиганистый. так вот он умел залезать в лагерные тумбочки - знаете, такие параллелепипеды на ножках. кто в больницах советских лежал, тоже помнит хорошо.
для меня увидеть это - был шок.
но ничего не проходит даром.
умелец залезать в тумбочки макс уже давно вырос (хотя мог бы и не вырасти, если б не счастливый случай, а я мог бы сесть лет на пять за его подвиги, но это другой разговор). а от его таланта осталось вот это:
тыц— А вот спорим, — Кешка задумчиво огладил голое пузо. — Спорим, что я в тумбочку залезу.
— Задаром?
— Ща! За пряник.
— Ну, лезь.
Воспитательская комната медленно наполнялась. Входящие занимали сперва высокие с кожаными спинками стулья, потом, когда стулья закончились, растеклись по подоконнику, кровати с железными шишками и совсем не дворянскими перинами и угнездились на ореховом комодике с завитушечками, который Кешка почему-то окрестил тумбочкой. Пестрое общество незаметно сглатывало буржуйский быт, и под его натиском таяли рюшечки, салфеточки, бисквитные котики и жилистая герань на окне. Герань, впрочем, исчезла вполне обыкновенно: решая квартирный вопрос, ее просто своротили на пол. Останки растения собрали в горшок, а землю хозяйственно заскребли подошвами под коврики.
До Кешкиного заявления разговоры бубнились по углам, не пересекаясь. Александр Юрьевич, пробуя расчистить себе дорогу к розетке, балансировал с ведром воды в правой руке и кипятильником в левой. Общество презрело макароны по-флотски и собиралось гонять чаи. С пряниками. Но ведро, в которое бухнули целую пачку окаменевшей заварки, будет кипеть час, а есть пряники Кешке хотелось немедленно.
— Ну лезь, лезь, — сказал Александр Юрьевич с ленивой издевкой, втыкая вилку в гнездо.
Кешка постоял, поежился, как перед прыжком в холодную воду, потом сложился вчетверо и унырнул в ящик. Никто так и не понял, как это произошло. Вот стоял мальчик, обнимал зябко себя за плечи, – а вот этот же мальчик лежит, немыслимо скрючившись, в ящике комода.
— До конца не задвигайте, а то задохнусь. И пряник давайте.
— Дети! — воззвал Александр Юрьевич, —Принесите Кеше пряник. А ты лежи, кто ж тебе потом поверит...