Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

матерно и занудноуж не знаю я, что ты там делаешь с собой и что делают с твоими мозгами другие люди, но только за последние два месяца с тобой стало невозможно иметь дело. ты стал жестким, на проблемы других людей смотришь свысока, требуешь действий вместо жевания соплей и вообще призываешь рабооооотать.
ты уверен, что тебе дальше нужно этим заниматься?
(этим - терапией в смысле. гы)

вот примерно так. в таком аксепте. два раза в разных вариациях я услышал сегодня одно и то же. один вариант, третий, был в промежутке и более мягким, и там мне как-то удалось объясниться. но это не отменяет.
"что делают с твоими мозгами другие люди". ооооо... ипать и плакать, и плакать, и опять ипать. да-да, они вжывили мне микрочып прымо в моск и шлют туда касмичэские сигналы.
бездействие и ппиздострадания бесили меня всегда. в любом раскладе.
при том, что я и сам пострадать не дурак.
но у меня страдания - они не ради страданий. это мы, экстравертнейшие экстраверты, так ищем пути и способы спасения. уж такие мы зайчики. не надо этого пугаться.

но все-таки сначчала - жменю таблеток и полежать. и валерьянки сверху.
что-то у меня и руки дрожат, и сердце бахает.
непростое это дело - из шкафов выходить...

это вообще очень клевое состояние. когда с одной стороны - спокойное ощущение собственных сил, возможностей и спокойствия, и четкое понимание того, что, как и зачем ты делаешь. а с другой стороны - здоровая зависть. когда вот это - черт, я тоже так хочу! а внутренний голос тебе отвечает, что запросто можешь хотеть, потому что совершенно точно можешь. да, через большой и адов кусок работы - но точно можешь.
потому что нет никаких препятствий.
потому что те препятствия якобы, которые ты выстроил у себя в голове - иллюзии, не больше. потому что снаружи все видится несколько иначе. потому что, когда ты начинаешь говорить, жить, двигаться и быть вот в этом куске места и времени, уже никому нет дела, кто ты, что ты и как то, что у тебя внутри, соотносится с тем, что показывается чужим глазам и виде картинки. ооо, это очень большой оптический обман, который если не осознавать, то он жить мешает. и если об него постоянно убиваться, мешает тоже. тебе мешает и тем, кто с тобой имеет дело.
если все-таки люди очень упорны и желают настаивать на том, что оптический обман для них первичен - ну сорри, мне жаль, давайте расстанемся.

все книги, все фильмы, все песни - всего лишь культурный код, по которому один нормальный человек может сначала опознать брата по разуму, а потом, когда общение уже налажено, быстро и просто изложить свои эмоции, не тратя лишних слов, максимально точно.
вот я сказал - работаю под "сурхарбан" и "сердце змеи", закольцованные в единый трек. и там, на той стороне коммуникации, уже все понятно. можно ни о чем не говорить.

это может быть смешно. это может быть правдой или не быть ею.
феликс сорэн - это не о ком-то абстрактном. как бы ни хотелось верить в эту версию.
это тоже - мое и обо мне.

я знаю, знаю, точно знаю, что натворил этот который_сидит_в_пруду. правда, нифига не знаю, кто он такой, но вот чем он, подлец, занимался и кто во всем виноват - ааа, знаю, да.
вот так вот шел себе спокойно на вечернюю пьянку - и на тебе, шарах по башке.
посватался он, значит, к единственной совершеннолетней девице в селе, которая на дату своего совершеннолетия не была ни с кем обручена. вона как. ну и свадьба. оччень архетипично, да.

кусок текста-- Нет, -- сказала Кира и даже затрясла головой, так эта мысль была ей отвратительна. - Нет, Антон, не сейчас! Только не теперь!
Он посмотрел на нее как-то странно.
-- Катрин. Штука в том, что для смерти никогда нет удобного повода.
-- И ты говоришь об этом так спокойно?!
-- А как еще я могу об этом говорить?
Она вдруг подумала, что на самом деле гораздо старше его -- на целых восемь лет, но никогда прежде не замечала этой разницы в возрасте. А теперь это сделалось таким очевидным, что просто непонятно, как вообще она могла связать свою судьбу с этим человеком. Он всегда держал себя так, как будто это он -- главнее и старше, а она так, глупая девчонка. Наверное, за эту спокойную уверенность в себе она и выбрала его тогда из той сумасшедшей троицы студентов, которые таскались к ней в сельскую библиотеку в Толочине. Сашка, Антон и Петичка -- горькое недоразумение.
Смешной и нахальный Сашка все время путал ее имя и отчество. Считал, что вот так изысканно ухаживает за дамой. Петичку эта развязность угнетала. А Антон несколько раз послушал, пожал плечами, а потом объявил, что будет звать ее Катрин. Хотя все вокруг в деревне называли ее Кирой. Ибо Касю и все прочие варианты своего имени она не терпела.
В залитом солнцем тамбуре они были одни, в распахнутую дверь бил рыжий луч, слепил глаза, но было слышно, как шуршит, скатываясь по насыпи, гравий. Едет кто-то, подумала Кира. Конный.
-- Ну, все. Я пошел. -- сказал Антон. Быстро поцеловал ее -- куда-то в переносицу, в угол глаза, чувствуя под губами мокрые Кирины ресницы. И бесшумно спрыгнул вниз.
Она совершенно точно знала, что больше его никогда не увидит.


вот так неожиданно оно все легло. в шоке я, вот что.

ну и еще немножечко - и домоооой. уффф

читать дальше... Золотая пышущая жаром горка оладий на поливаном блюде. Стол, застеленный деревенским, с петухами, полотенцем. Мед в хрустальной вазочке. Солнце отражается в цветных стеклах буфетных дверец. Над буфетом на стене тикают ходики - хитрая кошачья морда так и водит зеленющими глазами из стороны в сторону. Все думает, как бы добраться до сметаны. А сметаны уже и нету никакой, всю сметану Саня слопал и оладушкой тарелку подмел.
-- Куда ж в тебя лезет, проглот!
- Я не проглот, Леокадия Львовна. Я сирота, -- сказал Саня и облизнулся. И тут же наябедничал: -- А Петьку вашего из института выгонят.
Бульонная пена, между тем, благополучно вернулась в кастрюльные берега, и баба Лека выпрямилась, потирая поясницу.
-- Как это? Он и учиться еще не начал.
-- Так это, -- сказал Саня и взял еще оладушек. -- Все люди-то нынче где?
-- Где?
-- Во чистом поле, Леокадия Львовна. Картошку копают. Сентябрь же у нас.
Сентябрь, подтвердили ходики, рыская хитрыми глазами туда-сюда. Петька украдкой погрозил ходикам кулаком.
-- Во-от, -- протянул Саня и налил себе из фарфорового кофейника какао. Кофейник был тяжелый, а от оладий Саню разморило, и рука дрогнула, шоколадная струя плеснула на скатерть, но баба Лека и не заметила даже. -- Все на картошке, а Петька ваш -- дома. Оладьи трескает.
-- Так и ты ж дома.
-- Это я только сегодня дома, -- сказал Саня печально. -- А завтра уж не будет меня. Ищи-свищи, Леокадия Львовна. Уеду фольклор собирать. А Петьку выгонят. Я приеду через месяц -- а Петьки нету. Петька у нас уже в армии. Вы же знаете -- кто не студент, тот или инвалид, или солдат.
Баба Лека посмотрела подозрительно. Отложила шумовку и принялась развязывать тесемки фартука.