дорогой, у меня есть для тебя две хорошие новости! во-первых, завтра - пятница! а во-вторых, послезавтра - суббота!!!
иди уже спать, завтра йадом поплюешься.
блин, но этот йад такой крепости, что отравил мне сегодня весь вечер. так, что домой я приполз весь мокрый (у нас опять дождь) и нищастный. тема йада - чужие свекрови и ихние невестки, или о том, как должна вести себя с мужем и хозяйством Правильная_женщина и яжежена.
твою же мать, нет у меня слов культурных по этому поводу.

ничего не могу с собой поделать - прихожу с работы. ем и засыпаю. просыпаюсь потом около 10 вечера, но делать ничего уже не в состоянии, общая разбитость заканчивается где-то к полуночи, когда уже и по-нормальному спать пора.

на работе таки решили мну официально аккредитовать в президентский пул. наверное, буду яростно сопротивляццо. потому что это куча беготни, которая мне уже не очень по силам и которая чревата жуткими потерями времени. так что я свою плановую работу перестану успевать, а это чревато потерей профессионализма и прочими такими же неприятными плюшками. счас-то я онолитег и эксперт, и ко мне обращаются за комментариями и мнениями в моей отрасли, и наработаны контакты, и прикормлены те, кто должен быть прикормлен. а когда я уйду "на паркет" - так называются на нашем сленге всякие протокольные мероприятия, совещаловки и прочий официоз - я стану просто журналистом из президентского пула. нахер мне такое счастье.
кроме всего, это во-первых скучно, а во-вторых, заниматься политикой мне глубоко противно.
и тока вот не надо про то, что тогда политика займется мной!
в тех областях экономики, которыми я занимаюсь, политики гораздо больше, чем это обывателю на первый взгляд кажется.

а да, кстати. видал я тут чуваков, которые старательно косплеят журналистов. или хотели бы косплеить. потому что - ну душа у них блять к этому лежит! зайчики, вы смешны и жалки в своем пафосе.
потому что это грязная, тяжелая и неблагодарная работа. ну, если ее уметь делать, конечно. а не своим именем статейки подписывать и не морду в телекамеру совать.
я знаю, о чем говорю. я грызу этот дварфийский хлеб уже скоро как двадцать лет. с 94 года. там мало что изменилось.

Скачать Крематорий - Маленькая девочка.

вообще-то сегодня я - лиса. я не хочу ничего делать, я хочу фырфырфыр. но пойду вместо этого в мид и в парламент. ладно. пойду уж, все равно деваться некуда. тем более, что на людей смотреть я уже могу, меня попустило сильно после вчерашнего.
бгг) а напоследок, перед тем, как лечь спать, я вчера еще шикарную сцену представил.
цырк военных действийу меня же ревматизм, все как у больших, и когда на улице пасмурно и сыро, осенью особенно и ранней весной, у меня колени болят. иногда так болят, что прямо ой. и вчера я разрешил себе - так, чисто из интересу - всякие упаднические мысли. как будто там не ревматизм... а поселился чужой! ну то есть совсем чужой! вот прямо чужой-чужой, никакой не свой. и я уже почти как помираю, потому что этот чужой решил, что он уже свой, и уютненько расположился в моей тушке, жрет ее изнутри и радуется.
и вот лежу я в больничке, из меня всякие проводочки-трубочки торчат, докторишки кругом бегают - как известно из медицинской практики, попасть-то мне в вену можно, а вот лекарство в нее ввести - никак!! и вот они суетяццо, ищут, куда бы в меня иголку впороть, чтобы этого чужого убить и меня восстать из мЕртвых. но нифига у них не выходит, и я помираю. медленно так, красиво и торжественно.
и дорогой друг сидит у моей постели и держит меня за руку. и тихо ржот, и спрашивает, какое будет у меня последнее желание. потому что предпоследнее мы только что осуществили - вина дернули, покурили и написали стих про то, как мы вовсе не унынем и будем есть пирожных.
и тогда я говорю слабым голосом, что желал бы напоследок увидеть тех, кого я так любил в этой прекрасной жизни. и можно мне телефон, я позвоню и скажу им... скажу...
и вот я звоню и говорю мрачно так, по-деловому, я ж не размазня, не чмо, а мачо! - что помираю, совсем недолго осталось, и не хочешь ли ты приехать со мной простиццо, я тебе кое-что скажу напоследок...
и человек приезжает. влетает в палатку ко мне, весь запыхавшийся, волосья дыбом, куртка нараспашку, на бледном челе холодный пот. и конечно же, бросается к постели, и пытается взять меня за руку, но строгие медсестры тут же набигают и отстраняют его прочь - еще бы, это их добыча, они еще не везде иголки втыкали!
он отшатывается, но что же делать, против медицины не попрешь!
и вот, наконец, я могу уже сказать все, что я хотел.
и я открываю рот и говорю:
- а пошел бы ты нахуй, родненький!!!

в этом пафосном месте в риальной жизни я не выдержал. в половине первого ночи ржал, как конь. даже юля прибежала узнать, шо случилось.
очень полезное это занятие - представлять, как ты умираешь!

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

и для порыдать на ночь.
как он точен, зараза. как невозможен и невыносим.
там стих под катом. чужой
И.Сельвинский

Севастополь
К. Зелинскому

Я в этом городе сидел в тюрьме.
Мой каземат — четыре на три. Все же
Мне сквозь решетку было слышно море,
И я был весел.
Ежедневно в полдень
Над городом салютовала пушка.
Я с самого утра, едва проснувшись,
Уже готовился к ее удару
И так был рад, как будто мне дарили
Басовые часы.
Когда начальник,
Не столько врангелевский,
сколько царский,
Пехотный подполковник Иванов,
Решил меня побаловать книжонкой,
И мне, влюбленному в туманы Блока1,
Прислали... книгу телефонов — я
Нисколько не обиделся. Напротив!
С веселым видом я читал: «Собакин»,
«Собакин-Собаковский»,
«Собачевский»,
«Собашников»,
И попросту «Собака» —
И был я счастлив девятнадцать дней,

Потом я вышел и увидел пляж,
И вдалеке трехъярусную шхуну,
И тузика за ней.
Мое веселье
Ничуть не проходило. Я подумал,
Что, если эта штука бросит якорь,
Я вплавь до капитана доберусь
И поплыву тогда в Константинополь
Или куда-нибудь еще... Но шхуна
Растаяла в морской голубизне.

Но все равно я был блаженно ясен:
Ведь не оплакивать же в самом деле
Мелькнувшей радости! И то уж благо,
Что я был рад. А если оказалось,
Что нет для этого причин, тем лучше:
Выходит, радость мне досталась даром.

Вот так слонялся я походкой брига
По Графской пристани, и мимо бронзы
Нахимову, и мимо панорамы
Одиннадцатимесячного боя,
И мимо домика, где на окне
Сидел большеголовый, коренастый
Домашний ворон с синими глазами.

Да, я был счастлив! Ну, конечно, счастлив.
Безумно счастлив! Девятнадцать лет —
И ни копейки. У меня тогда
Была одна улыбка. Все богатство.

Вам нравятся ли девушки с загаром
Темнее их оранжевых волос?
С глазами, где одни морские дали?
С плечами шире бедер, а? К тому же
Чуть-чуть по-детски вздернутая губка?
Одна такая шла ко мне навстречу...
То есть не то чтобы ко мне. Но шла.

Как бьется сердце... Вот она проходит.
Нет, этого нельзя и допустить,
Чтобы она исчезла...
— Виноват!—
Она остановилась:
— Да?—
Глядит.
Скорей бы что-нибудь придумать.
Ждет.
Ах, черт возьми! Но что же ей сказать?
— Я... Видите ли... Я... Вы извините...

И вдруг она взглянула на меня
С каким-то очень теплым выраженьем
И, сунув руку в розовый кармашек
На белом поле (это было модно),
Протягивает мне «керенку». Вот как?!
Она меня за нищего... Хорош!
Я побежал за ней:
— Остановитесь!
Ей-богу, я не это... Как вы смели?
Возьмите, умоляю вас — возьмите!
Вы просто мне понравились, и я...

И вдруг я зарыдал. Я сразу понял,
Что все мое тюремное веселье
Пыталось удержать мой ужас. Ах!
Зачем я это делал? Много легче
Отдаться чувству. Пушечный салют...
И эта книга... книга телефонов.

А девушка берет меня за локоть
И, наступая на зевак, уводит
Куда-то в подворотню. Две руки
Легли на мои плечи.
— Что вы, милый!
Я не хотела вас обидеть, милый.
Ну, перестаньте, милый, перестаньте...

Она шептала и дышала часто,
Должно быть, опьяняясь полумраком,
И самым шепотом, и самым словом,
Таким обворожительным, прелестным,
Чарующим, которое, быть может,
Ей говорить еще не приходилось,
Сладчайшим соловьиным словом «милый».

Я в этом городе сидел в тюрьме.
Мне было девятнадцать!
А сегодня
Меж черных трупов я шагаю снова
Дорогой Балаклава — Севастополь,
Где наша кавдивизия прошла.

На этом пустыре была тюрьма,
Так. От нее направо.
Я иду
К нагорной уличке, как будто кто-то
Приказывает мне идти. Зачем?
Развалины... Воронки... Пепелища...

И вдруг среди пожарища седого —
Какие-то железные ворота,
Ведущие в пустоты синевы.
Я сразу их узнал... Да, да! Они!

И тут я почему-то оглянулся,
Как это иногда бывает с нами,
Когда мы ощущаем чей-то взгляд:
Через дорогу, в комнатке, проросшей
Сиренью, лопухами и пыреем,
В оконной раме, выброшенной взрывом,
Все тот же домовитый, головастый
Столетний ворон с синими глазами.

Ах, что такое лирика!
Для мира
Непобедимый город Севастополь —
История. Музейное хозяйство.
Энциклопедия имен и дат.
Но для меня... Для сердца моего...
Для всей моей души... Нет, я не мог бы
Спокойно жить, когда бы этот город
Остался у врага.
Нигде на свете
Я не увижу улички вот этой,
С ее уклоном от небес к воде,
От голубого к синему — кривой,
Подвыпившей какой-то, колченогой,
Где я рыдал когда-то, упиваясь
Неудержимым шепотом любви...
Вот этой улички!
И тут я понял,
Что лирика и родина — одно.
Что родина ведь это тоже книга,
Которую мы пишем для себя
Заветным перышком воспоминаний,
Вычеркивая прозу и длинноты
И оставляя солнце и любовь.
Ты помнишь, ворон, девушку мою?
Как я сейчас хотел бы разрыдаться!
Но это больше невозможно. Стар.

1944, Действующая армия

пишу текстег. и мне очень страшно. просто аж вымораживает. а осталось-то всего ничего. пару абзацев. и можно было бы закончить его сегодня.
но страшно. очень. иррационально.
господи, когда я уже научусь рассказывать добрые и веселые истории. чтоб все живы и никто никогда не умрет.

блин. наверное, это подкрался альцгеймер.
ничо не болит. вообще. но весь мир новый, радостный и пушыстый. и слабость страшная, как будто мне девяносто лет.
мне пора подарить себе плюшевого зайку и сыграть с кем-нить в ладушки.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

"ровно в полдень открывается дверь, входит хорошо одетый господин, по-хозяйски оглядывается вокруг, снимает цилиндр, ставит в угол щегольскую трость, стряхивает пепел с сигары.
- ну-с, голубчик, здравствуйте. давайте, миленький, показывайте: где у вас тут личная жизнь, где работа, где здоровье. я - пиздец, и я тут у вас надолго!"

"страшная болезнь гемикрания, от которой у человека болит полголовы", поразила иво. то есть меня. ничего не помогает. хочется лечь и гордо помереть.