@темы: райгард, автырьское

@темы: райгард, тексты слов

@темы: пиздец как он есть, наш_пылающий_бордель

@темы: райгард, тексты слов

Вот в таких ничилавечиских условиях приходится нынче работать.
А планшета в кадре нет. Потому что на планшет я снимаю все эти кадры «быта помещиков». А ещё в кадр не влез шампур, на котором я жарю маршмэллоу.
А, да. Чтобы вас совсем завиздь изгрызла. В стакане - вишневый канпот.



и пускай опять я сумел гораздо меньше, чем планировал, но лучше так, чем вообще никак.
а еще я продолжаю думать о том, что знания - необратимы. и в контексте литературы это работает особенным образом, но все, что было единожды прочитано, навсегда остается с тобой. золотыми буквами на внутренней поверхности век.

когда пишешь, не закрывай глаза. иначе пасхалки неизбежны.

@темы: жызинь, летеротура, автырьское, наш_пылающий_бордель

@темы: пиздец как он есть, летеротура, автырьское, наш_пылающий_бордель

@темы: райгард, тексты слов

внутри шок-контент, читать с осторожностью.
не похвалит меня ридеро за это, ух как не похвалит. а что я могу сделать, с другой-то стороны.



читать дальшеВсе, что она знала о нем – имя, профессия и возраст, да и тот лишь примерно.
Его звали Тодар, лет ему было хорошо за двадцать, и два из них он служил в полицейском участке на железнодорожном вокзале Крево. Молодой здоровый хлопец, короткий ежик светлых волос, простое лицо, крепкие ноги и плечи. Беспокоили только глаза: пристально и недобро смотрели они из-под тяжелых надбровных дуг, и под этим взглядом хотелось съежиться и замереть, как мыши-полевке перед лисой. Или немедля юркнуть в высокую траву, и поминай как звали.
Но на то, чтобы исчезнуть, Михалине времени отпущено не было.
Она заснула в зале ожидания, куда зашла чтобы переждать короткий, но сильный дождь, и некоторое время бродила по зданию вокзала, изо всех сил прикидываясь независимой и деловой. Просто юная панна, ожидающая своего поезда. Скажем, до Омеля. Она даже посмотрела расписание – до подачи состава на посадку оставалось больше пяти часов, -- чтобы быть готовой к возможным расспросам жандармов, которые ходили по рядам, приглядываясь к пассажирам. Бродягам, нищим и просто подозрительным личностям нечего тут делать, а уж тем более навам и ведьмам, несущим в себе угрозу добропорядочным гражданам. Устав скитаться, Майка присела на деревянную скамью, нарочно выбрав место в самом центре зала. Так ее труднее будет заподозрить: если не хочешь быть найденной, спрячься на самом виду.
Но она ошиблась.
Проснулась от того, что по плечу несильно постукивали полицейской дубинкой. Открыла глаза, жмурясь от слишком яркого спросонья света мутных вокзальных ламп.
-- Вставай, ведьма. Пошли.
Она думала, что дальше будет участок, клетка для задержанных, где они ожидают либо предъявления обвинения, либо тех, кто может подтвердить их личность и внести залог. Таких чудес ждать не стоило: никто в Крево не мог опознать панну Михалину Раубич, а уж о том, чтобы заплатить за ее шкуру даже жалкий талер, мечтать было и вовсе глупо. Но все оказалось совсем не так, как она предполагала.
На короткое время он действительно привел ее в участок, но лишь за тем, чтобы расписаться в табели и сдать оружие. А потом, подталкивая Майку в спину и не говоря ни слова, вывел ее на крыльцо. Дождь кончился, в воздухе пахло мокрым асфальтом и зеленью, и еще гудроном и чем-то еще, тем особенным, чем всегда пахнут вокзалы.
-- Вздумаешь сбежать – подам на тебя рапорт в Святой Сыск, -- сообщил бесстрастным голосом в спину. – Как на действующую ведьму, задержанную на месте преступления. Они разбираться не станут, поймают в два счета – и в яму с вапной. Знаешь же, как это бывает.
Майка не знала. Но возражать, сомневаться – отчего-то не могла. Как будто застыла в своем огромном, как ночное небо над Крево, ужасе. Ни единой мысли не было в голове.
Невыносимо, на пределе человеческих возможностей, хотелось спать. И есть. И в горячую ванну. Сколько должен испытать человек, чтобы сознание сократилось до простых животных желаний. Да и человек ли она еще.
Потом они долго ехали на трамвае, совершенно одни в салоне, и за черными окнами сперва качались и уплывали назад желтые, совиные глазищи уличных фонарей, потом масляно блестела река и пахло песком и верболозами. Потом фонари кончились, долго тянулись темные, на вид нежилые кварталы; трамвай шел быстро, почти без остановок, и Майка начала уже почти засыпать, когда дорога кончилась.
Конечная остановка – скопище обшарпанных даже в никлом ночном свете пятиэтажек, высоченные и черные кроны тополей, острый серпик месяца то и дело скрывали бегущие быстро тучи. Где-то далеко брехали собаки. Как в деревне, подумала Михалина. Вдруг до боли захотелось поверить, что она снова в Раубичах, идет ночной дорогой из вески, где в клубе до поздней ночи были танцы под старенький граммофон, в свой фольварк, совершенно одна, не испытывая и тени страха.
Но Тодар привел ее в одну из пятиэтажек. Открыл ключом обитую коричневым тошнотным дерматином дверь, выученным движением зажег свет в прихожей. Майка прикрыла глаза ладонью. Не потому, что огонь лампочки показался ей болезненно неприятным, а потому, что не было сил смотреть на эту вызывающую, неопрятную, стыдную бедность.
-- Ванна там, -- сказал Тодар. – Полотенце бери какое найдешь. Горячей воды нет, но не думаю, чтобы тебя это испугало.
Вода текла и текла – едва теплые, слабые струи. Майка стояла под ними, всей кожей ощущая их прикосновения. Чувствовала, как они стекают с мокрых волос на лицо, ловила их губами – во рту оставался чуть отдающий ржавчиной привкус. Наверное, она должна была в этот момент испытывать восторг, потому что вот же, сбылась ее мечта последних двух дней. Правда, совсем не так, как она хотела. Но если закрыть глаза, если не видеть этот грязно-белый, в подтеках и трещинах, кафель, и коричневые подтеки ванной, пятна сырости на пошедшей пузырями штукатурке на потолке, можно представить, будто она – дома. В своей умывальне, и добрая Тэкля поливает ей на спину из кувшина прохладной водой, а потом подаст полотенце и чистую сорочку, отведет в постель, сядет в плетеное кресло рядом, сложит пухлые руки на коленях и заведет старую, как мир, калыханку.

Ціха ноч ступае с зорнаю сявенькай.
Па сівым Дунаі дзед плыве сівенькі.
А вязе ен кадку, мед салодкі ў кадцы.
Кожнаму дзіцятку па цікавай казцы.
Медам вочкі мажа, доўга казку кажа.
А гэтага дзеда дзеткам трэба ведаць.
Не рыпяць завесы, колі зойдзе ў хатку…

-- Ты тут заснула, что ли? Вытирайся и выходи.
Вошедший в ванную Тодар выключил воду, снял с вешалки первое попавшееся полотенце, швырнул Михалине. Она молча прижала к лицу сыроватую, пахнущую несвежим бельем махровую ткань.
Все в этой квартире хранило следы небрежения, бедности и… вырождения, что ли? Как будто хозяину давным давно было наплевать, жив ли он сам еще или уже умер. Другого объяснения тому, почему молодой здоровый мужчина способен довести собственную жизнь до такого распада, Майка не находила.
Она сидела в кухне, зябко ежась во фланелевой мятой рубахе, которую Тодар принес ей из комнаты – просто выкопал в куче тряпья, горой сваленной на кресле, -- и вяло ковыряла вилкой в тарелке. От запаха пригорелой перловой каши с редкими прожилками мяса тошнило.
Сам Тодар ел быстро, как будто стремился поскорей выполнить постылую работу и забыть о ней. И только изредка взглядывал поверх тарелки, и тогда на его лице, ничего не выражающем в любую другую секунду, поселялось слабое подобие удивления.
-- Чай будешь? – спросил он, когда ужин был закончен. То, что к своей еде Майка почти не притронулась, его, похоже, не слишком волновало. Вот есть ритуалы гостеприимства, он их выполняет, а там хоть трава не расти.
Это злило.
-- Послушай, -- проговорила Михалина. – Зачем ты все это делаешь?
Наверное, если бы с ним заговорил, скажем, чайник на плите, или сковородка с остатками каши, Тодар и то изумился бы меньше.
-- Привел меня сюда, кормишь… зачем? Ты… получишь за это деньги?
-- Заткнись.
Но Майку уже несло. Идиотка, она не испытывала ни капли страха – а, наверное, стоило бы.
-- Нет, в самом деле. Хотела бы я знать, как можно зарабатывать на молоденьких ведьмах. Прибыльное, должно быть, дело…
Тодар отодвинул от себя пустую тарелку. Очень спокойно положил на замызганную столешницу вилку. Обтер о штаны руки и поднялся. Майка услыхала, как жалобно скрипнули половицы от его шагов.
Подошел и навис над ней – Майке даже показалось, несмотря на все его демонстративное, ледяное спокойствие, будто Тодар с трудом сдерживает себя от того, чтобы не взять ее руками за горло.
-- Благотворительностью в отношении, как ты сказала, молоденьких ведьм я не занимаюсь. И если еще раз раскроешь рот об этом, я тебя ударю. Поняла?
Майка слабо кивнула. Ей вдруг пришло в голову, что происходящее… неправильно. Опасно. И, поскольку она не понимает, в чем именно заключается эта опасность, то не знает и как себя от нее защитить.
-- Ну и отлично. Пошли.
Он взял ее за руку, как ребенка, и потянул за собой, в темноту коридора. И Майка пошла – покорно, как овца, проклиная себя и за эту покорность, и за неумение закричать, сделать хоть что-то…
Щелкает выключатель, Михалина зажмуривает глаза, и через минуту рыхлая, неопрятная тьма распадается, оседает хлопьями, оставляя после себя такой же отвратительный полумрак. Это как смотреть на солнечный свет сквозь толщу болотной торфяной воды. Хотя что она может знать об этом, откуда…
Продавленный диван, на который в беспорядке свалены подушки, одеяло в рваном пододеяльнике, волглый запах несвежего белья. Книжный шкаф, из-за пыльных стекол которого смутно поблескивают надписи на корешках книг. Несколько фотографий в картонных рамках, какие обычно продают в газетных киосках и которые так обожают романтические дурочки майкиных лет… с одной карточки глядит, чуть наклонив голову, бывшая прима Мариенбургской оперы Юлия Бердар. Когда-то Майка обожала ее, собирала журналы с ее фотографиями и статьями о ней, и замирала всякий раз, увидев это лицо – с неправильными чертами, но сияющее удивительной, завораживающей красотой. Невозможно было представить ее – здесь.
-- Ну? – с нажимом сказал Тодар, подходя и останавливаясь сзади. – Что встала? Раздевайся.
Это не я, твердила она себе, лежа навзничь на диване и чувствуя, как под тяжестью чужого тела прогибаются пружины, и одна, особенно подлая, больно впивается в поясницу. Это не я, со мной просто не может происходить ничего подобного. Я – огромная придонная рыбина, и я не могу ощущать на себе ни прикосновения чужих жестких ладоней, ни запаха этого дыхания – перловая каша, мясо, подгоревший лук… меня нет, меня просто нет.
Когда он вошел в нее, Михалина не испытала боли и отстраненно подумала, что и здесь дворовые девки соврали, все это сказки, и ничего такого не может быть. И закрыла глаза, терпеливо ожидая, пока все это кончится.
Глубоководная рыбина плыла и плыла в толще вод, редко взмахивая перистыми плавниками, равнодушная и пугающая, и Майке казалось, что если она откроет глаза, то непременно увидит под потолком ее белесое, заросшее водорослями и мелкими ракушками брюхо. И еще она явственно ощущала, как глядит на нее с полки в книжном шкафу оперная прима Юлия Бердар – с плохо скрываемым презрением, и родинка в углу рта вздрагивает насмешливо и брезгливо.
Потом он затих. Или уснул, Майка так и не поняла. Шевельнулась – теплое и липкое потекло по внутренней стороне бедер.
Двумя руками она с трудом спихнула с себя чужое обмякшее тело. Высвободилась, села, потянула край простыни, вытираясь. Повернула голову: Тодар действительно спал, уткнувшись ничком в подушку, там, где только что была Майкина голова. Желтый болезненный свет торшера в углу комнаты освещал его спину с тяжелыми узлами мышц, выступающим позвоночником, раскинутые по сторонам руки – левая не удержалась на краю, со стуком, будто неживая, упала на пол.
В одном только она не ошиблась: придонная рыбина была здесь, покачивалась под потолком, спинной плавник с шорохом проезжался по штукатурке, и белые ее хлопья осыпались вниз, словно неурочный снег. Никлым гнилушечьим светом горел огонек на конце длинного уса-удилища. И еще Майке показалось, будто прозрачная, но очень прочная струна, точно рыболовная леска, тянется от этого удилища и исчезает в полумраке комнаты.
Тодар шевельнулся во сне. Вздохнул. Перевернулся на спину. На мгновение открыл глаза.
И тогда она его убила.

@темы: райгард, тексты слов

@темы: пиздец как он есть, райгард, автырьское, химеры