с утра я, конечно, совсем другое хотел написать.
про зонт.
зонт - это важно. я ненавижу зонты, вообще-то, но бывает, что без них никак, и уж если таскать в сумке какую-нибудь тяжеленную гадысть, пускай она хотя бы нравится тебе до одури.
так вот, года два назад я купил себе зонт - самый идиотский из всех, какие нашел в магазине.
он серый, и по краю неброский графический рисунок черным.
там идет друг за другом странная гоп-компания. надо полагать, бродячий цирк. или переездной дурдом.
первая в этой процессии - хлопотливая тетенька в старинном платье и с дурацкой прической буклями. очень похожа на кассиршу, которые сидят в таких специальных будочках в парках, продают билеты на карусели. потом следом за ней идет силач в трико, одна рука у него занята гантелей, он эдак картинно ее сжимает, чтобы было видно, какие у него мускулы и что он вообще герой. а еще у него есть усы и бакенбарды. красавчик, в общем.
далее - романтическая девица, в длинном летящем платье и соломенной шляпке, правда, нос у девицы слегка длинноват, зато волосы завиваются кудряшками, на ногах легкие туфельки с крошечными бантиками, похожие на современные балетки. вообще я этот вид обуви не перевариваю, но девице на зонтике ужасно идет. я уже два года знаю, что ее зовут Оливия.
за Олив следом тащится странный товарищ. вместо человеческой головы у него лошадиная - вместе с гривой, с удилами и что там еще из упряжи положено в этой части лошади. мне лень сейчас гуглить. росту шкет малого, потому из лошадиной морды торчат только коротенькие ножки. видно, что чувак очень старается за всеми успевать.
вот точно так же, как про Олив, про него я знаю - что на самом деле это я.
вот так выглядит моя социальная маска. снаружи - лошадиная морда, а внутри человечек с ручками-ножками, с голосом, с глазами, наконец.
дальше там еще кто-то нарисован, один или двое - я когда дохожу взглядом до этого чувака-лошади, внимание моментально рассеивается, и я сразу забываю, кто там еще есть. вроде, один с литаврами, один - с огромным барабаном, хотя сам махонький. смешные.
в общем, вот они идут вокруг зонтика.
и я иду под дождем.
дождь мелкий, кругом теплынь, с каштанов облетают белые и розовые лепестки, пахнет сирень, одуванчики уже белые стоят, слиплись маковками под дождевыми струями.
и мы идем - я, Олив, чувак, который лошадь, но на самом деле - я, только внутри, и солнце на нас светит, и каштановые лепестки летят, и кажется, что лето никогда не кончится.

вот так едешь-едешь в автобусе, в небо пыришсо, музычку слушаешь... а потом - тыдыщщ... он точно наяву увидел перед собой просторную комнату с книжными шкафами вдоль стен -- от пола до потолка. Распахнутую в сад балконную дверь, лужу воды, натекшую на светлый паркет после недавнего дождя, и бахрому кисейной занавески, утонувшую в этой луже.
И себя самого, с невозмутимым лицом сидящего в глубоком кресле, держащего на коленях завернутый в плотную и темную материю дагерротип. Через секунду он развернет его, бросит короткий взгляд на изображение женщины -- мягкий овал лица, слишком большой рот, жемчужина серьги в округлой мочке маленького уха, почти заслоненная локоном по-мальчишечьи короткой прически. Он посмотрит в это лицо, замирая от тоски и ощущения непоправимости совершаемого - а потом положит дагерротип на колени мужчине, который сидит в кресле напротив. И увидит, как растерянно дрогнет его рука, и глаза потемнеют от плохо сдерживаемого гнева.
Потому что никто, никто не имеет права...
Но все, что случилось -- случилось. К тому же, слишком давно, чтобы сейчас чувствовать за это вину и пытаться найти себе оправдание.
-- Я вас помню, -- сказал он. -- Вы Хранитель, да?
-- У вас отличная память... Кирилл. Или вам привычнее, чтобы я называл вас мейстер Штерн?
-- Я... не знаю. Что вам от меня нужно?
-- Боже милосердный, абсолютно ничего!
-- Если вы думаете, что я... что это все еще возможно... я не хочу!
-- Господь с вами, мейстер Штерн, -- сказал его гость серьезно и печально, и впервые за весь визит взглянул Михелю в лицо. -- Неужели вы думаете, что кто-то будет пытаться использовать вас... так сказать, по прямому назначению. Это же проще сразу пойти и повеситься.
-- Это неправда.
-- Вы можете убедиться в этом хоть сию же минуту. Ваш лечащий врач уже готов вас выписать, он только вам еще сообщить об этом не успел.
-- И что?
-- И ничего. Вы совершенно свободны. Ибо сказал господь наш: каждый человек -- корабль, и волен сам выбирать свой путь по водам морским. Вот дверь, лестница дальше по коридору. Как говорится -- плыви куда хочешь.


а слушал я вот это:

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

страшное это дело - тусовка.
в том числе еще и потому, что вот. есть целая куча хороших людей, с которыми я никогда-никогда не буду общаться в виртуале. потому что у нас есть общие знакомые, так сказать, заклятые друзья, о которых я не хотел бы знать, что они знают обо мне больше, чем им положенор.
да, вот так все запутано.
и потому нынче, прежде чем открыть кому-нибудь свой дайричек, или жежешечку полумертвую свою, я в первую очередь проверяю их на вот эту самую вшивость.
противно, да.
а что делать.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

судя по последним пристрастиям нашего домового, у нас дом не только высокой культуры быта, но и высокой культуры культуры!
потому что эта мохнатая сволочь, которая живет в кладовке между старыми сапогами и коробками с елочными игрушками, выучилась грамоте и тянется к высокому.
раньше он тырил только маникюрные ножницы, прочие мелкие приблуды, не брезговал чайными ложками и носками.
но теперь он поднялся до невиданных высот!
в числе последних достижений - пакет бумажычег на провайдерские услуги (вместе с рекламой этого провайдера, которую я кажется выкидывал и возвращать мне не просил) и зарядник от деткиного фотоаппарата.
и действуют на эту мохнатую сволочь только угрозы переставить мебель в доме, а его выселить жить на помойку вместе с чужими котами.

совсем немножко текста. а что еще хотеть от человека с тяжелым умственным отравлениемОн оказался в прохладной полутьме просторной приемной. Обшитые ореховыми панелями стены, высокие венетские окна, занавешенные темно-зелеными портьерами, в углу кадка, в которой томится фикус. Секретарский стол с батареей телефонов и накрытым крышкой с перламутровой инкрустацией ундервудом. Сдержанный блеск золотых корешков книг за стеклами шкафов.
И ни единой живой души.
Это помещение вызывало странные чувства. Как будто все здесь было обманом. Потому что, если смотреть с улицы, можно увидеть обшарпанный подъезд, уходящую вверх лестницу, коридор направо от лестничного пролета, заканчивающийся глухой и даже, кажется, бронированной дверью. Оттуда, с улицы, можно было предполагать, что внутри окажется самая обычная захудалая контора с пыльными столами и задерганной секретаркой, которая сразу еще и бухгалтер, и курьер, и бог знает что еще.
-- Так по какому вопросу мессир пришел?
Феличе обернулся. Давешняя девица, которая вязала у входа чулок, вошла следом за ним. Вязание она принесла с собой, уложенное в плетеную корзинку, и сейчас поставила его по-хозяйски на стол, потеснив ворох газет. Похоже, почту здесь не разбирали целую неделю.
-- Мне бы водички, -- вместо ответа попросил Феличе. -- Жарко очень.
С выражением крайней досады на лице девица достала из шкафа стеклянный графин и стакан, налила воды, указала рукой: мол, берите, пейте и выметайтесь отсюда.
Но если уж играть в идиота, так до конца.
Феличе огляделся, выбирая себе стул поудобнее, сел, расстегнул ворот рубашки, придирчиво разглядел на свет поданный стакан. Пить хотелось просто невыносимо. Он сделал глоток. Вода пахла пылью и почему-то – железом.
-- Драгоценная мона, -- сказал Феличе, чувствуя себя вампиром из дурацкой запрещенной книжки. Который восстал из гроба, а тут дивный новый мир, фикусы в кадках, барышни с вязаными чулками. Во рту стоял отвратительный привкус ржавчины. – Драгоценная мона, вы спасли мне жизнь.
Она молчала и смотрела на него в упор. Ни улыбки, ни единого движения. Взгляд исподлобья, темные, почти черные глаза. Глухое темное платье. Черные волосы, убранные на затылке в тугой пучок.
-- Сомневаюсь.
-- Я бы хотел видеть директора бюро переводов "Синий кот".
-- Я вас слушаю, -- сказала она, и впервые за все время их знакомства улыбнулась.
Никогда в жизни Феликс Сорэн не признался бы себе в том, что бывают женщины, которых улыбка совершенно не красит.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

пейсатиль максофрай жжот и пепелит.

зырить в глупь риальне
chingizid.livejournal.com/1809726.html?style=mi...

Пишет мне юзер фейсбука Ольга, фамилию, ладно уж, не назову:

Пишу вам из Одессы. Со странной просьбой, веря в чудо, а скорее, веря в вашу веру в чудо. Есть один парень в Одессе, который истово обожает ваши произведения. 24 мая ему стукнет 26. Он отец моего сына и в прошлом любимый мужчина. Мне бы хотелось сделать этот день для него незабываемым. И подумалось, что самым необыкновенным событием станет поздравление от любимого автора. Смею надеяться, что вы прочитаете это письмо, проникнетесь верой в чудо и, может быть, именно в этот день захотите поговорить с соотечественником. О чем-нибудь легком и весеннем, с причерноморским привкусом и запахом цветущих акаций.
Сотворите волшебство не на бумаге /) Заранее спасибо!

Юзеру фейсбука Ольге я на это отвечаю фразой из анекдота про боцмана. Той самой, которую он сказал перед тем, как грязно выругаться (гуглите).

Любимому в прошлом мужчине юзера фейсбука Ольги я в связи с этим передаю соболезнования. Как ноги-то унесли?

Небеса над моей головой я в связи со всем этим вопрошаю: "Почто?" - и строго умоляю приблизить таки Армагеддон, если не очень трудно. А если очень трудно, вы только скажите. Я с удовольствием помогу.

Сотворите волшебство не на бумаге! Бросьте всё и немедленно сотворите. Желательно в позе раком, громко причмокивая. Веря при этом в чудо. Волшебство же, не пенис пёсий, ну.

удивительно, как люди умеют читать жопой, а не головой. то есть вот фразы "смею надеяться", "может быть, захотите поговорить" и тыды - они кагбэ ничего не стоят. и то, что ты - пейсатиль, люди вот тебя читают, имеют право какое-то там мнение о тебе как о человеке составить - оно тоже кагбэ не стоит ломаного гроша.
другой вопрос, что если ты не хочешь таких писем, то сиди себе тихенько в своей норе, выкладывай тексты для узкого_круга_ограниченных_лиц, печатай книжки по принципу принт он деманд. смысл базар разводить? небеса вопрошать, опять же. больше вот небесам делать нечего, как максофраю отвечать. опять же, небеса ведь, а не пенис песий.